дождём, а вода бурными потоками несётся по асфальту, пенится, пузырится. Промокший насквозь, я залезаю в салон, включаю печку и выжимаю газ. Впереди шесть часов пути, а в такую непогоду они могут растянуться до бесконечности.
Сворачиваю на семьдесят третье шоссе, ведущее из столицы в родной город, и кто-то сверху вдруг вспоминает обо мне: с каждым километром дождь становится тише и вскоре вовсе прекращается.
* * *
В город я попадаю к восьми, вместо запланированных шести. Дорога раскисла, пришлось идти в обход, и я чуть было не встрял по самую крышу в грязь. На другой ветке вообще была авария, и потому я потерял уйму времени, но всё-таки добрался, и такого практически детского счастья не испытывал со времён своего девятилетия.
С тех времён, когда в моей жизни ещё всё было хорошо, я не застукал мать с любовником, а меня не отправили в закрытую лечебницу, после которой я стал совсем другим. Разбитым и разорванным на части. Разучившимся верить и доверять даже самым близким.
За всё время Марта так мне и не ответила. Раз за разом я останавливался, набирал её, но никаких результатов это не дало – телефон Марты оставался недоступным. Всю ночь, утро и это сводит с ума. Убивает.
Кажется, если проведу в дороге ещё немного, навсегда потеряю Марту. Только от одной мысли об этом что-то внутри скребётся, болит и ноет.
Нашим с ней отношениям всего-ничего, но без них мне будет сложнее. Я не разгребу всё это моральное и ментальное убожество без её поддержки. Она нужна мне – это всё, что понимаю сейчас. Всё, что хочу знать. Нужна, как никто до этого и, надеюсь, что никто после.
Первым делом я мчу к дому Марты. Паркуюсь у подъезда, распугиваю стаю голубей, рыжий кот прыгает в кусты, а я вылетаю из машины. Только сколько не звоню в дверь, в ответ тишина.
За спиной шорох. Я резко оборачиваюсь, а милая уютная старушка из квартиры напротив подаётся назад, тоже испугавшись.
Неужели я такой страшный?
– Вы к кому? – интересуется строгим скрипучим голосом бывшей учительницы.
– Я к Марте. Она дома?
Старушка смотрит на меня оценивающе, присматривается, выглядывая знакомые черты, и всё-таки качает головой.
– А, ты её подвозил. Целовались у подъезда… помню-помню.
Наверное, мне должно стать стыдно, только ничерта.
– Ага, целовались. Скажите, где мне её найти?
Никогда в этой жизни я не был настолько жалким, но сейчас простительно – мне нужно найти Марту.
– Она уехала куда-то засветло. Разминулись вы с ней, – пожимает плечами и хлопает закрывающейся дверью.
Она уехала. Марта уехала. Куда, чёрт возьми?!
Во всяком случае, жива и здорова, уже кое-что.
Я сажусь на ступеньку. Буду её ждать. В самом деле, когда-то Марта вернётся домой, мы обязательно увидимся и поговорим. Заставлю выслушать себя, найду слова, чтобы убедить: я не всегда такое дерьмо, хоть частенько именно таким и кажусь.
Проходит, наверное, час, а может, и больше. Я, вымотанный ночным путешествием, клюю носом. Укладываю голову на сложенные на коленях руки, задницу холодит бетон ступенек, и я почти успыпаю, но внезапно мой телефон в кармане оживает.
Марта! Это единственный человек, кого хочу услышать, но на экране имя отца.
Первое желание – сбросить. Просто не отвечать, но отец настойчиво набирает в третий раз подряд, и это на него не похоже.
Он никогда и никому не звонит дольше одного раза.
– Да?
– Сын, я не знаю, что там у тебя в личной жизни творится, но твоя девочка… она приехала к нам и выглядит… плохо.
Я отсоединяюсь и несусь к машине.
Я догоню её.
Узнаю, что, чёрт возьми, у нас стряслось.
События сразу после пролога
Я бью кулаком стену.
До вмятины на элитной штукатурке. До крови на костяшках пальцев.
Кажется, я что-то себе сломал, но вся ярость, всколыхнувшаяся во мне, вспенилась моментально и требует выхода. Ненависть, злость, непонимание, растерянность – всё смешивается в один очень острый и отравленный коктейль, достигает точки кипения и бьёт в голову.
А я бью в стену.
Раз, другой, третий. Время утекает, растягивается, чтобы тут же стянуться в пружину.
Перед глазами тёмная пелена, яд течёт по венам.
Я стою в кухне с единственным желанием – причинить боль женщине, которая меня родила. Такую боль, чтобы она больше не сумела влезть в грязных сапогах в мою жизнь.
Думай, Марк, думай. Соберись, в себя приди.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Кислород по венам, но его глушит яд, разбавляет, в отраву превращает.
Вдох-выдох.
Я поднимаю разбитую руку, кровь тонкими ручейками стекает по запястью, впитывается в рукав футболки.
Постепенно дикая потребность крушить отступает на второй план, она уходит в тень, заслоняется другим острым желанием: догнать Марту. Во что бы то ни стало, найти её и объяснить. Сделать хоть что-то, чтобы она поняла: зря она снова поверила моей матери.
Я же предупреждал. Умолял. Но Марта всё ещё наивна настолько, чтобы слушать других взрослых.
Моя наивная Дюймовочка сейчас злая настолько, что попыталась всё разрушить. Только у меня не спросила, согласен ли я, чтобы наши отношения превратились в руины.
Я вылетаю из кухни, бьюсь об углы на поворотах, тяну дверь, оказываюсь на улице.
Внезапно двор кажется слишком большим. Я осматриваюсь по сторонам, как герой тупого блокбастера, но Марты не вижу, а ворота тем временем медленно съезжаются.
– Зачем выпустили? – ору охраннику, а он таращится на меня огромными перепуганными глазами. – Быстро открывай!
Боком просачиваюсь в небольшую щель, вылетаю на улицу, содрав кожу на спине, но я не могу больше ждать. Сейчас она уйдёт, и я последний шанс потеряю с ней поговорить. Потом она не захочет слушать – будет слишком поздно. Не поверит.
Она сидит, привалившись спиной к стволу дерева, растущего у обочины. Красивое и раскидистое, своим стволом отсекает от меня Марту.
Марта плачет. Съежившись в комочек, закрывшись ото всех, она, как маленькая, дрожит всем своим хрупким телом. Она выскочила, как была, даже волосы, растрёпанные в борьбе со мной, в вспышке противостояния, не поправила. Они густыми тёмными волнами лежат на плечах, лицо закрывают.
Я снимаю с себя футболку. Просто сдёргиваю вверх, ни о чём не думая, тканью к ранам прилипшей кровь себе пускаю. Шиплю от боли, но это всё ерунда, заживёт.
– Поднимись. Да-да, давай. Не смотри на меня так.
Ошарашенная Марта, сбитая с толку моим приказом, слушается, а я стелю на влажную после дождя траву свою футболку.
– Вот
