Школа в городе начинала работать в восемь часов и заканчивала в двенадцать. Разумеется, кафетериев там не было, и обедать дети ходили домой. Четыре раза в неделю их ждали домой часам к двум, потому что по этим дням было больше уроков — четыре или пять. В среду и субботу после полудня они были свободны.
Наша вилла была окружена огромным, очень красиво спланированным садом. Вплотную к дому подходили ряды георгинов, хризантем, астр и многих других цветов и кустарников, которых я никогда раньше не видела. Посыпанные гравием дорожки, разделявшие отменно содержавшиеся газоны, вели к обширным лугам, на которых росли маленькие группы исключительно красивых больших деревьев — вязов, кленов и сосен. Эти обширные владения с одной стороны были окружены лесным массивом. На другой, спрятавшись за широкой завесой arbor vitae, были гараж, коровник и теплица, где выращивались овощи, от которых дорожка, окруженная зарослями смородины и крыжовника, вела в большой фруктовый сад.
Баронесса Матильда и все дети показали мне эти прекрасные владения в первый же день, когда вернулись из школы после полудня. Когда мы проходили мимо большой клумбы высоких желтых цветов, Руперт с гордостью сказал:
— Это настоящая американская Золотая рута. Папа говорит, они очень дорогие, поэтому мы не рвем их. Пепи, наш садовник, очень заботится о них. Он придумал для них специальную смесь удобрений.
Я искренне залюбовалась этими прекрасными американскими гостями, чьи золотые лепестки привлекали внимание пчел всей округи.
Когда мы вернулись домой с нашей экскурсии, Вернер подошел ко мне и, взяв за руку, сказал:
— Теперь я покажу вам своих любимцев.
Мы перешли к северной стороне дома. Здесь росло несколько вечнозеленых деревьев. Иглы у них были более мягкими и гладкими, чем у елей, сосен или пихт. Их ветви грациозно качались на ветру.
— Папа говорит, что они тоже из-за границы. Это канадская тсуга, — гордо объявил мальчик. — Они очень редки, но я хочу, чтобы и у вас был маленький кусочек. — И он подарил мне крохотную веточку с дюйм длиной.
Я была настолько ошеломлена всем увиденным, что смогла только воскликнуть:
— О, какой это рай для детей!
Агата, шедшая впереди меня, обернулась и удивленно спросила:
— Почему?
— Да только подумай, — ответила я, — сколько изумительных вещей можно делать в этом саду, в какие игры здесь можно играть, и…
— О, это вы так думаете, — перебила Агата, и ее молодой голос зазвучал очень осведомленно. — Но понимаете, если, к примеру, вы хотите поиграть в мяч, он обязательно укатится с дороги на газон. А когда вы попытаетесь достать его с влажной травы, то обязательно промочите ноги и простудитесь. А если вы попытаетесь поиграть среди деревьев — здесь много подроста. Волосы будут цепляться за него, одежда изорвется, и вас будут ругать. Так что играть в саду просто невозможно. Мы обычно просто гуляем.
Изумленная, я остановилась перед домом, собираясь сказать, что придерживаюсь другого мнения на этот счет, но баронесса Матильда торопливо вмешалась:
— Агата совершенно права.
И мягко подтолкнула меня к двери.
К сожалению, в последующие несколько недель я узнала, что это правда. Действительно, нельзя было играть в этом замечательном саду, если заботиться о своих каждодневных матросских костюмах и прелестной обуви, и выходных шелковых платьях, и белых гольфах. Ведь нельзя же ожидать от белой матросской куртки, что она сохранит свой внешний вид неизменным, если вы будете лазать в ней по деревьям. Но почему нужно носить белую матросскую куртку, если собираешься лазать по деревьям, подумала я. Теперь я знала что делать!
В крайнем возбуждении я ворвалась в комнату баронессы, даже не дождавшись ответа на стук в дверь, чтобы выплеснуть на нее свою новейшую идею.
— Простите, баронесса, не можем ли мы купить простую одежду для игры и сандалии всем девочкам? Тогда им не придется с такой тщательностью следить за состоянием своих платьев, и они смогут вволю играть. А перед ужином они снова наденут матросские костюмы. И нельзя ли также нам иметь волейбольный мяч и сетку для девочек, и все для игры в лапту для мальчиков? — Я уже оглядела весь дом в поисках всех этих предметов, о которых помнила со времен своей учебы в школе, но все напрасно.
Впрочем, баронесса Матильда, вероятно, посещала другую школу, поскольку ее лицо не выразило восторга от моих слов.
— Все это действительно интересно, фрейлейн Мария. Но, видите ли, я не могу осмелиться заказать эти вещи — «одежда для игры», вы сказали? — не поговорив предварительно с отцом детей. Вы знаете, барон хочет всегда видеть детей одетыми чисто и опрятно. А эти игры, о которых вы говорите, — я никогда не слышала таких названий. Когда я была маленькой девочкой, мы забавлялись игрой в крокет. В эту игру дети могут играть на большой лужайке в сухую погоду. А если не хотят — можно гулять в саду. Такие прогулки очень полезны для здоровья.
Уложив детей спать и пожелав им спокойной ночи, я отправилась в свою комнату. Там я долго сидела на кровати, не зажигая свет, и размышляла о капитане. Что за странный человек! У него есть огромный благоустроенный дом, прекрасный сад, много денег. Неужели он не может найти способ позволить своим детям, которых он так любит, пользоваться всем этим, вместо того, чтобы держать их в тисках этих глупых одежд, которые лишают их всех удовольствий!
Сильное сострадание, которое я испытывала к капитану после того как узнала о его жизни, отчасти поблекло, и я даже изменила окончание своей вечерней молитвы:
— …и пусть дети будут счастливы!
Был ноябрь, с деревьев облетели последние золотые листья. Погода портилась. Наступил период долгих дождей, положивших конец нашим прогулкам.
Был пасмурный субботний полдень. Все уже закончили свои домашние дела. Старшие дети пришли к нам в большую детскую, по которой мы теперь бесцельно слонялись, размышляя, чем бы заняться. Взгляд Вернера упал на гитару, висевшую на стене над моей кроватью.
— Вы умеете на ней играть, фрейлейн? — спросил он.
— Да, — подошла я к инструменту. — Давайте споем что-нибудь.
После нескольких аккордов, я запела известную народную песню. Дети слушали очень внимательно, но молчали. Я остановилась.
— Почему вы не подпеваете?
— Мы не знаем эту песню.
— Тогда споем другую.
Но они не знали ни другую, ни третью, ни четвертую.
— Так какие же песни вы знаете? — спросила я тогда.
— «Тихая ночь» [1], — заявила маленькая Иоганна.
Остальные захихикали, но я уже начала: «Тихая ночь, священная ночь». Немного застенчиво и немного слабовато, мы вместе пропели первый куплет.
