усмехается, его глаза горят отчаянием, безумием и одержимостью… Самое страшное — на какие-то доли секунд я ему верю, пропадая в омуте стальной ртути его глаз, словно зачарованная. Хочется раствориться там, потеряться, безоговорочно верить. Идти за этим мужчиной, быть его «особенной» девочкой. Такой, какая есть. Хорошая, плохая, непослушная, глупая, игривая — не так важно. Мердер всегда видел сквозь мои маски, его внимание и одобрение не приходилось заслуживать.
С ним можно было дышать.
Быть настоящей.
Он то самое зеркало, заглядывая в которое, я вижу себя свободной, расправившей крылья, не сдержанные чадрой.
— И чего ты хочешь, Коул? Чем мне тогда заниматься? Лежать на кровати и ждать, пока ты соизволишь поиметь меня? Зачем все это? Почему именно Вегас?
— Это город, в котором ты можешь не сдерживаться в своих желаниях, — коварно улыбаясь, замечает он. — То, что нужно после долгих лет в неприступном замке.
— Как можно быть собой, если я привязана к кровати? — ною, дергая ножкой, обрывая все его гипнотизирующие прикосновения. — Сними наручники. Коулман, я в туалет хочу. Не хочу делать это в тарелку, — едва ли не плачу я. — И на кровать тоже!
Мердер вдруг глухо смеется, в светлых глазах мелькают такие знакомые добрые искорки. Я так давно их не видела… со времен лабиринта.
Сердце сжимается, непрошенная ностальгия доводит до удушливого кома в горле.
Кто ты, Коулман Мердер?
— Хорошо, Энжи. Как скажешь, принцесса, — заветный щелчок на наручниках открывает во мне второе дыхание. Как только освобождаюсь от тугого предмета, потираю затекшее запястье, не в силах скрыть праздный триумф и полное удовлетворение. — Переоденься и приведи себя в порядок, — он бросает взгляд в сторону большого картонного пакета, оставленного на столе. Я и не заметила, что у него в руках что-то есть, когда он вошел. — Нас ждут великие дела. Здесь ты найдешь все самое необходимое для свидания, — после этих слов он нежно целует меня в обнажённую коленку и, подмигнув, быстро ретируется, оставляя меня с биполярным расстройством, охарактеризовывающим мои чувства к нему, наедине.
* * *
Первое, что делаю — бегу в душ, едва ли не пританцовывая. Такое чувство, что я не смогу дышать, если обнаружу на теле еще хоть один комок грязи. Усиленно натираю кожу мочалкой, словно она способна снять с меня душок позора и стыда, оставленными в подарок экранной комнатой. Но в итоге только царапаю до красноты свою кожу.
Покидая кабину, провожу ладонью по запотевшему зеркалу, поднимая взор на девушку с аквамариновыми глазами.
Любой, кто меня не знает, скажет:
Какие у нее могут быть проблемы? Золотой ребенок. Привыкла с пеленок получать все самое лучшее. Личные водители, повара, учителя, любые возможности, любящие родители, огромная семья… Эта девчонка благословлена Аллахом, Вселенной, единым Богом.
Наверное, это самое страшное: иметь все и не чувствовать счастья.
Быть готовой отдать это самое все за то, что действительно тебе необходимо и недоступно. А может — и это самообман, и получив желаемое, ты не придешь к заветной гармонии и счастью.
Ты недостаточно хороша.
Ты не так умна и серьезна, как твои сестры.
Ты должна держать спину ровно, всегда улыбаться, выглядеть с иголочки для снимков камер.
Ты не можешь позволить себе слабость, не можешь позволить себе лишнее пятнышко от кофе на светлой парандже.
Ты не можешь выйти из резиденции без платка, даже если он слетел от ветра.
Ты не можешь смотреть на мужчин в офисе, об этом обязательно напишут в интернет-изданиях.
Ты не можешь, не можешь…
Тебе нельзя.
Ты родилась в роскошной семье, грех жаловаться.
Правда в том, что никакие деньги не способны сделать человека целостным, счастливым и гармоничным, если он живет не свою жизнь.
И для меня весь этот анмарский протокол с его правилами — гранитная плита на моих плечах, на груди. Плита, что неумолимо тянет меня к земле.
Отогнав от себя печальные мысли, я приступаю к сборам. Выбора платьев у меня нет — Коулман преподнёс мне облегающее атласное красное с открытой спиной. В пол. Я бы и сама такое выбрала, поэтому невольно любуюсь своим отражением в зеркале. К нему Мердер подобрал сверкающий чоккер, в котором я узнаю продукт «Лакшери Корп». Издевается он так что ли, или просто знает мои вкусы? Завершаю образ босоножками на завязках в греческом стиле.
Чистота тела, свежий парфюм, и я уже чувствую себя живым человеком.
Мердер возвращается ко мне настоящим «черным воротничком», облаченным в классические брюки и темную рубашку. Массивные часы на его запястье цепляют внимание, свежая стрижка делает мужчину еще более привлекательным, чем час назад. Легкая щетина, по которой хочется пройтись ладонью и поцеловать чувственные губы… Я слегка залипаю на этого красавца, пышущего тестостероном, на мгновение забывая, что у нас не медовый месяц. И не «свидание», как сказал он.
У нас — настоящий цирк, в который он меня втянул.
— Отлично выглядишь. Как тебе такой квантовый скачок, Пикси? Удобнее, чем в парандже? — его пристальный взгляд скользит по моему телу, раздевая без единого прикосновения. Его кадык дергается, когда он акцентирует голодный взор на моей груди, что не стеснена бельем.
— Сам выбрал для меня такое платье, — гордо вскинув подбородок, кручусь я. — Чувствую себя голой…
— Мне нравится, — дернув меня за ладонь, стремительно тянет на себя. Обвивает ладонью за талию, прижимаясь ко мне вдруг всем телом. Вдыхает аромат мой, по-звериному раздувая ноздри. Сумасшедший. Дикий совершенно. Его язык скользит вдоль моей шеи, а у меня колени тут же немеют, стоит лишь ощутить жар его тела. Текстуру кожи, плотность сильных мышц. Он обволакивает меня, словно удав, кольцами сворачивающийся вокруг моего беззащитного тела. — Ты ходячий секс, Пикси. У меня чертовски сильно стоит на тебя, малышка, — прижимает за ягодицы к своему паху, всего на мгновение позволяя мне ощутить между ног то, о чем говорит он. — Бл*дь, прости… я хотел быть джентльменом. Не получилось, — горько усмехается, мазнув губами по моим губам. В глазах — восхищение, преклонение… уверенность и бескомпромиссность. Жажда, приправленная его фирменным безумием.
— Постарайся, — бросаю ему я, делая вид, что меня его экспрессия и замашки самца ни капли не впечатляют. Отстраняюсь от мужчины, нарочито поправляя сережки у ближайшего зеркала. — Ты же не животное, Коулман, — стебусь над своим похитителем я, откровенно смеясь в лицо опасности. — Ну что, какие же великие дела нас ждут?
— Пойдем со мной и узнаешь, — глухим тоном произносит Коулман, сгибая руку в локте таким образом, чтобы я могла взять его под нее.
— Не поздоровится тебе, если кто-то узнает
