— Арин, ну что не так?! — возмутился Горский, с трудом удерживая ее в своих объятиях.
— Ты даже не понимаешь, что опять поступаешь как последняя скотина?
— Арина, перестань! Я ничего не обещал ей, она прекрасно знала, что связывается с женатым человеком.
— Ты жестокий, Саш. Для тебя люди как игрушки. Хочу — беру, хочу — выбрасываю.
— Да что за глупости!
— Это для тебя глупости. А я очень хорошо знаю, как больно, когда тебя выгоняют просто за то, что ты надоела.
— Арин, ну что ты сравниваешь! Ланке я никогда ничего не обещал, и жениться на ней никогда не собирался. Ее все устраивало — какие сейчас могут быть претензии? К тому ж я ей пообещал неплохие отступные — можешь быть уверена, уже через час она забудет о моем «скотском» отношении, будет ждать уведомление из банка и присматривать себе квартиру!
— Ты чудовище, Горский. Циничное, жестокое чудовище.
— Я не понимаю, чего ты хочешь? Я теперь жениться на ней, что ли, должен, чтоб не быть в твоих глазах чудовищем?! А если я не хочу? В конце концов, у меня уже есть жена, и тебе логичней было б ненавидеть меня за других женщин, а не за то, что я пытаюсь как-то исправить свои ошибки! Я твой муж, и, может… вернуться к тебе хочу.
— Вернуться ты хочешь?! Муж?! Скажи мне, муж, а где ты был двадцать лет? А ты знаешь, что с такими мужьями делают?
— Развод не дам, даже не проси, — замотал головой Горский. — Арь, ну прости меня… Да, я подлец. Свинья. Скотина. Гад. Арь… Но я, правда, вернуться хочу. Я хочу тебя вернуть. Дочь. Семью… Дай мне шанс все исправить.
— Горский, я не дам тебе опять нагадить мне в душу! Я не хочу потом заново собирать себя по кусочкам. Я живая, понимаешь? Саш, я, может, и дура бестолковая, но инстинкт самосохранения у меня пока еще есть.
— Это я заметил… Особенно, когда ты за мной в горящий дом рвалась, — кивнул Горский.
— Никуда я не рвалась!
— А Власов мне другое говорил.
— Не знаю, что тебе наговорил Власов, а я тебя… боюсь.
— И все-таки ты меня любишь.
Обхватив ладонями ее лицо, Горский заставил Арину посмотреть на него. Любит она, еще как любит — по ее несчастным, заплаканным глазам видит. И он ее, кажется, тоже все еще любит. И эту неделю, что рядом с ним провела она, на годы с другими менять он не стал бы. Арина да Лика — вот его семья. Его потерянная драгоценная семья.
— Арь, ну правда, давай начнем все сначала, а? — утирая слезы с лица своей жены, тихо попросил Горский. — Клянусь, я буду тебе самым лучшим мужем. Аришка, ну дай нам шанс. Мы же были когда-то счастливы.
Арина плакала, окончательно запутавшись в своем отношении к обнимающему ее человеку: и было бы логичным порадоваться, что Ланки нет больше, что он вернуться хочет — разве не хотела этого, пусть даже себе в этом не признаваясь? Разве еще несколько минут назад не злилась на его любовницу? Не ревновала? Не плакала? А сейчас, всего в шаге от сбывающейся затаенной мечты, она вдруг отчетливо понимает, что поверить ему, довериться опять уже не может.
— Мне больно, Горский… — плакала Арина на груди мужа.
— Я знаю.
Ей больно, и не знает она, чего больше хочет: чтоб в семью он вернулся или чтоб ушел завтра, и все осталось как прежде — созвоны, редкие встречи и понимание, что кроме дочери их давно уже ничего не связывает. Чтоб иллюзий не было. Чтоб новой боли не причинил. Но ведь сама же не сможет жить как прежде после всего, что случилось, после этой недели, проведенной здесь! Жить, делая вид, что связывает их только дочь, когда будет вспоминать долгими одинокими ночами, как он обнимал ее ласково, как успокаивал, как лежал на ее коленях слабый после реанимации, как умирал на ее глазах в машине скорой помощи… Арина не знает, что ей делать. Жизнь за него отдать потребуется — отдаст без раздумий, а довериться, поверить его словам не может.
— Аришка, ну не плачь, — Горский прижал ее к себе, приласкал и в макушку легонько поцеловал, — ну же, успокойся… Сейчас поганец твой приедет, а ты зареванная — вот что он подумает?
И улыбается ж, подлец, чувствует ее слабость. Обнимает и упивается властью над несчастной женщиной, беззащитной перед ним.
— Не называй так Владика, — всхлипнула Арина и отстранилась.
— Не буду. Если плакать перестанешь.
— С тобой смеяться не получается. Горский, ты же завтра исчезнешь… Зачем ты мне сейчас душу выворачиваешь, а?
— А ты не хочешь, чтобы исчезал? — самодовольно улыбнулся он.
— Какая разница? — буркнула Арина, из последних сил сопротивляясь нежному напору. — Тебе же нашли уже квартиру…
— Нашли. Ты хочешь предложить что-то другое?
— Нет. Домой не позову — даже не надейся.
— Я понимаю.
— Еще недавно хотела предложить тебе свой отель, но это…
— Я согласен.
— Уже не предлагаю, — усмехнулась Арина.
— Так предложи.
— Зачем? Квартира удобней…
— Зато в твоем отеле я буду каждый день видеть тебя.
— Не наглей.
— Ну а что мне остается? — вздохнул Горский и с видом нарочито несчастным добавил: — Женщины любят нахалов. Придется, правда, теперь очаровывать твою секретаршу…
— Может, тебя кастрировать?
— Ну вот, чуть что — сразу «кастрировать»… А мне же надо как-то договариваться с ней, чтоб не прогоняла, когда буду терпеливо сидеть на коврике под дверью твоего кабинета и ждать, пока ты простишь!
— Да давно уже простила.
— Простила, но все еще боишься и мне не веришь. Что-то тут не стыкуется, Арь.
— Одно другому не мешает.
— Но я не хочу, чтоб ты меня боялась.
— Не моя вина, что так случилось.
— Знаю. Но я все исправлю.
— Горский, ни один человек на свете не сможет причинить мне боли столько, сколько сможешь ты. Ты понимаешь, что если ты меня обидишь…
— Не обижу, Арь, обещаю.
— Я тебе не верю.
— Я докажу. Только не гони меня, ладно?
— Пробуй, — пожала Арина плечами. — Только имей в виду, если хоть одну бабу увижу рядом с тобой…
— Не увидишь. Значит, берешь постояльца?
— Беру. Но не думай, что это знак согласия на твое вторжение в мою жизнь и тот хаос, который ты обязательно в нее привнесешь. Я к этому не готова, — упрямо заявила Арина, и Горский, обнимая, уткнулся носом в ее висок и с болью прошептал в ответ:
— Я все понял, родная. Буду тихо ждать и надеяться на оправдательный приговор.
Глава 39
Около полудня следующего дня черный джип покинул ворота больницы. Во время пожара пламя не успело добраться до гаража, машина не пострадала, и Горский с заметным наслаждением вернулся в водительское кресло. А вот Арине пришлось на время пересесть в пассажирское. Она с нетерпением ждала, пока отремонтируют ее верную железную подружку — Горский вызвался помочь с ремонтом и уверял, что вот-вот ее вернут, но уже неделя прошла, а машины все нет. Конечно, Арину это расстраивало. Привыкла она к своей красненькой красавице за пять лет… И почему так долго? Что там ремонтировать? Ну фары, бампер, капот… Но машина-то хорошая, крепкая, пресловутого немецкого качества, и никаких серьезных повреждений вроде не было, насколько она помнит. Не до машины, правда, ей было тогда — может, и правда, все серьезней, чем она думает. Горский уверял, что от удара повредилась какая-то хитрая запчасть, теперь требуется замена, но здесь ее не найти — надо ждать, пока привезут из Германии. Все бы ничего, но почему-то, объясняя все это Арине, он как-то странно себя вел: то ему вдруг срочно требовалось позвонить куда-то, то вдруг резко начинало интересовать, что за таблетки ему подсовывает медсестра, то вдруг стены становились такими интересными, что Арина не могла уловить его взгляд. Неужели так все плохо, что он не решается сказать правду? Впрочем, вытащить из него эту «правду» Арине так и не удалось. «Арь, не волнуйся, цела твоя машина», — вот и весь ответ.
— Сразу в отель или домой заедешь? — спросил Горский, подъезжая к перекрестку.
