ему — моему любимому Ветру.
* * *
Оказывается, осень бывает тёплой, даже когда за окном завывает ветер, а небо беспрестанно плачет моросящим дождём или мокрым снегом. Мой внутренний компас отныне нацелен на счастье, а потому не зависит от капризов природы.
— Ещё один поцелуй, Ветер, — кончиком носа трусь о колючую щетину Савы и никак не решаюсь его отпустить.
— Нана! — рычит недовольно парень. — Скоро Чертов проснётся! — но всё же захватывает в плен мои голодные до поцелуев губы.
— Его комната на первом, — растворяюсь в своих ощущениях и позволяю себе немного лишнего. — А мы на втором…
— Зато слух у деда, сама знаешь, какой, — сбивчиво отвечает Ветер и, чувствую, уже не хочет никуда уходить…
Мы вернулись в столицу пару недель назад. К тому времени я окончательно окрепла, а Чертова из больницы отправили долечиваться домой. Иван Денисович нуждался в уходе, и нам с Савой ничего иного не оставалось, как перебраться поближе к старику. Поначалу Ветров снял номер в отеле, а я продолжала по привычке ворчать на парня, стоило Ивану Денисовичу произнести имя Морриса вслух. Но сколько бы мы ни оберегали неокрепшее сердце старика от потрясений, новости всё же добрались и до ушей Чертова. Хозяин охранного агентства «Беркут» был настолько взволнован задержанием Артёма, что решил напрямую похвастаться своими успехами перед Иваном Денисовичем. Мне же пришлось целый вечер отпаивать старика пустырником и как можно мягче поведать ему обо всём, что творилось здесь, пока он был в больнице. Единственное, в чём я до сих пор не могу признаться, так это в любви к Ветрову. Слишком много «но» маячит на горизонте… Слишком сильно болит душа деда, да и моя за Влада…
— Ну всё, иди! — поторапливаю Ветра вернуться в свою комнату,а сама никак не могу его отпустить. Мне порой кажется, что я никогда не сумею им надышаться вдоволь: сколько ни целую — мало, сколько ни касаюсь — всё недостаточно!
— Нана, — Сава усмехается мне в губы, продолжая окутывать моё тело жадными ласками. — Поздно… Теперь не уйду!
— Ветров! — пытаюсь возмутиться, но выходит как-то уж слишком хлипко: сопротивляться любви глупо и бесполезно — теперь знаю.
Дабы сберечь сердце Чертова мы почти неделю жили с Савой порознь, украдкой встречаясь вечерами в доме старика за ужинами, тихими, наполненными задушевными беседами и воспоминаниями. Стоило здоровью Ивана Денисовича дать сбой, как он решил во что бы то ни стало наверстать упущенные годы и пробудить в сердце “своего мальчика” родственные чувства. И безусловно, это ему удалось. Изголодавшийся по семье Ветров даже не думал сопротивляться и с лёгкостью впустил старика в своё сердце. И все же эти бесконечные ужины были непростым испытанием для нас с Савой. Сгорая от тоски друг по другу, мы с трудом разыгрывали перед Иваном Денисовичем непримиримых врагов. И пусть оснований ненавидеть друг друга у нас не оставалось, Чертову видеть нас такими было куда привычнее, нежели созерцать наши запретные взгляды и слышать, как мы воркуем между собой. Впрочем, когда старик заикнулся о переезде Савелия в свой дом, я хоть и надула губки для видимости, но возражать, разумеется, не стала.
Я первой спускаюсь на кухню. Забрав волосы в высокий хвост, надеваю передник Галины Семёновны и, мурлыча под нос песенку, замешиваю тесто на блинчики. Постепенно просторная столовая наполняется аппетитными ароматами выпечки и смородинового варенья, которое мне так полюбилось в гостях Костика, а уже в следующее мгновение за спиной раздаются шаги Чертова, задорный смех Руси и наигранно хмурый голос Ветрова.
— Опять блины? — ворчит Сава для порядка, а я закусываю краешек губы, чтобы не рассмеяться и не выдать себя с потрохами.
— Опять? — чешет затылок Чертов, силясь вспомнить, когда ел их в последний раз.
Старик помогает усадить Марусю за стол, а потом с головой уходит в обсуждение деловых вопросов с Ветровым. Я не вникаю. Лишь изредка поглядываю на этих двоих: в своей одержимости бизнесом они похожи как близнецы.
Пока подрумянивается очередной блин, делаю кофе себе и Саве, а Марусе – какао, а деду завариваю шиповник.
— Сладкий? — морщится Сава, пригубив напиток.
— С мышьяком! — отвечаю язвительно и возвращаюсь к блинам.
— Господи! И не надоело вам, — качает головой Чертов. — А тебе, мой мальчик, если не по вкусу, давай меняться! А то я скоро кони двину от этой здоровой пищи!
— Иван Денисович! — срываемся хором с Ветровым, тогда как старик расплывается в довольной ухмылке и тянет с тарелки блин.
— Маруся, — хрипит он, не успев прожевать. — Не балуйся с едой! Марьяна, давай уже за стол.
— Ага, сейчас, — пищу в ответ. — Последний остался!
На раскалённую сковороду половником наливаю остатки теста и украдкой смотрю на Саву. Он, как чувствует, и тут же прилипает ко мне взглядом в ответ. Красивый, как бог, и только мой! Ссадины на его лице давно сошли на нет, а на губах играет улыбка. Лукавая, сладкая, манящая. Кончиком языка Ветров медленно проводит от одного уголка рта к другому, слизывая с губ остатки варенья, а я мгновенно заливаюсь краской и отворачиваюсь: ещё не хватало, чтобы Чертов понял, чем мы с его внуком занимались каких-то полчаса назад.
— Несносная девчонка, — ворчит Иван Денисович, отпивая из чашки постный отвар. — И чем бы нам кухарка помешала? Галочка ещё неделю точно в гипсе пробудет. Может, возьмём кого, а?
— Не надо, — мотаю головой. — Мне несложно.
«А лишние глаза и уши нам точно ни к чему» — дополняю про себя, а потом выключаю плиту и с очередной порцией горячих блинчиков иду к столу.
— Кому добавки? Маруся?
Вся в сгущённом молоке и варенье кроха улыбается от уха до уха и облизываясь протягивает пустую тарелку.
— Иван Денисович?
— Пожалуй, тоже не откажусь! — кивает старик, потирая ладони. — А ты, Сол, чего не ешь?
— Боится, что отравлю, — ехидно бросаю.
— С тебя станется! — бурчит под нос Сава.
— Брейк! — гремит Иван Денисович. — Давайте уже позавтракаем!
И пока Чертов смачно макает блин в пиалу со смородиновым вареньем, я занимаю своё место рядом с Савой и под столом, пока никто не видит, переплетаю наши пальцы. Прикасаться к друг другу украдкой каждое свободное мгновение, нам обоим необходимо как
