— Кто это с тобой?
Я ответила почти спокойно:
— Илья. Зато вот мне не надо спрашивать, кто с тобой, очень удобно, правда?
Борис слегка смешался, но тут подал голос Илья, спросив строго и холодно:
— Может быть, и мне можно узнать, кто обо мне столь невежливо осведомляется?
— Это Борис, мой любовник, судя по тому, что я давно его не видела, уже бывший любовник.
Илью, в отличие от Бориса, моя нарочитая откровенность не смутила.
— Понятно, — протянул он.
— Что тебе понятно? — вскипел Борис. — Занял местечко, нагретое мной, и радуешься?
— Нет, не занял, да и никогда не займу, роль любовника меня не прельщает, не терплю необязательности таких отношений, предпочитаю более прочные.
— Хотеть не вредно! — уже совсем по-детски бросил Борис и отошел от нас к Норе.
Я смотрела ему вслед и гадала, чем он так раздражен: моим ли присутствием здесь или тем, что я не одна? Неужели это ревность заставила его говорить такие пошлости? Ну надо же — нагретое им местечко! Брр! Я передернула плечами.
Пришла Нина Федоровна и объявила, кто где будет спать. Слушая ее, я внутренне забавлялась, поводов для этого было предостаточно. Нору поместили в комнату к Наташе, они хоть и родные сестры, но друг друга терпеть не могут. Бориса в комнату Ильи, но эти вряд ли убьют друг друга, даже если очень захотят, к ним присоседили доктора. Леночку поместили со мной, интересно, что я буду делать, если Пестов придет к ней ночью, уши затыкать? Про охрану ничего сказано не было, очевидно, спать им не полагалось, это в мультфильме охрана встает рано, а здесь вообще не ложится! Я пришла в какое-то возбужденное состояние, стала много говорить и смеяться. Когда я говорила Илье что-то, как мне казалось, смешное, он не улыбнулся в ответ, но внимательно вгляделся в меня и спросил:
— Ася, тебя что-то тревожит? Ты прямо на себя не похожа.
— Да нет, ничего, что меня может тревожить?
Но, оставшись в гостиной одна, я задумалась: тревожит ли что меня? Да нет вроде, но как-то лихорадит как будто. Кажется, ночью что-то случится. Но тревожит меня что-то конкретное, только вот что именно? На больших часах в гостиной пробило одиннадцать, почти все уже разошлись по комнатам, надо и мне идти, но что-то словно не пускает меня. Как будто я что-то должна была сделать, но не сделала, что? Вышла в коридор и увидела Пестова, идущего навстречу. Закончив разговор, он убирал телефон в карман, рядом с ним шел СБ. В голове у меня сразу что-то щелкнуло, и я увидела картинку: Нора, разговаривающая по мобильнику, я видела это после ужина в гостиной, ну и что из этого? Каждый может говорить по телефону. Пестов тряхнул меня за плечо, и я пришла в себя.
— Ты что, спишь на ходу? Тебя в комнате ждет Леночка, боится быть одна, смотри не обижай ее.
Я уже знала, в чем дело, отчего я тревожусь и чего я боюсь; словно для того, чтобы я поняла это, меня надо было встряхнуть, что и проделал Пестов с медвежьей грацией.
Я схватила его за руку:
— Постойте, Алексей Степанович, сейчас не до Леночки. Зачем вы привезли сюда Нору?
— Вот тебе раз! Наша железная леди ревнует. Но ты же сама с Ильей крутишь.
— У вас одни шашни на уме. Я совсем не об этом. Нора ведь может позвонить кому не надо, если уже не позвонила.
— Да? И кому же?
— Не знаю, может быть, Михаилу Ефремовичу.
— Ого! С чего это ты выдумала? — Он повернулся к СБ: — Слышишь, Анатолий? Ты же у нас военный стратег, тебе и карты в руки. Как будешь реагировать на подобное заявление?
— Не хватало мне еще на бабьи сплетни реагировать. Мало ли кто и кому будет звонить, чушь все это!
Я взмолилась:
— Алексей Степанович! Ваш СБ, он же цельнометаллический, но у вас-то есть мозги. Я ведь серьезно говорю!
— Тебе тоже говорят серьезно, чтобы шла спать, не путалась под ногами и не мешала людям. Как-нибудь без тебя разберемся. Иди, иди! Если через пять минут встречу где-нибудь вне спальни, пеняй на себя! — И довольный собой Пестов отправился дальше, а за ним, окинув меня презрительным взглядом, эта подлая дубина СБ.
Так! Неужели мне суждена роль пророчицы Кассандры? Ее тоже никто не слушал, а Троя пала!
Когда я вошла в спальню, увидела, что Леночка сидит на стуле, сложив ручки на коленях и пригорюнившись. Увидев меня, она испуганно вскочила. Я огляделась, кто-то поставил сюда еще одну кровать, уже застеленную, на ней лежали два полотенца, большое банное и поменьше для лица.
— Ну и чего вдруг ты вздумала меня бояться? Я не кусаюсь. В ванную пойдешь? Вон для тебя полотенца приготовлены, мои в ванной висят на сушилке, сдвинь их, если мешать будут. Что с тобой, почему ты так на меня смотришь?
— Не знаю, но все здесь так странно. Вы будете, наверное, смеяться надо мной, но я боюсь! Сама не знаю чего, но боюсь!
— Я тоже, — буркнула я.
— Да? А чего?
— Не знаю, да и бояться в общем-то нечего. Поэтому команда номер один: перестань бояться, а то на мышь под метлой похожа. Команда номер два: обращайся ко мне на «ты», меня зовут Ася, и я не на сто лет тебя старше, а только на девяносто девять.
Она наконец робко улыбнулась:
— Ася? А я думала, что вы… что ты Марина.
— Ты приняла меня за дочь Пестова? Забавно!
— Ну да, он ведь к тебе как к дочери относится, я заметила.
— Я тоже это заметила, могла бы сказать, что и к тебе он в какой-то мере относится как к дочери, но тогда это уже инцест будет.
— Инцест? Это когда с родственниками спят? Не знаю, хотя что-то есть, может быть, ты и права, она густо покраснела, — то есть я хотела сказать, что похоже на отношение как к дочери, а не про инцест.
Ох, права Маринка, папашка ее точно старый козел! А вслух я сказала:
— Ну что, подружка? Мыться будем или разговаривать?
— Ой, я сейчас!
Она заторопилась, достала сумку и стала перебирать вещички в ней. Я отвернулась, чтобы не смущать ее, села на свою постель. Мне вспомнилась Мила, та не слишком стеснялась, больше делала вид, а сама всех исподтишка разглядывала и тихо ненавидела, а эта всех любить готова. Конечно, все равно Милу жалко, если и с Леночкой что случится, то Пестова четвертовать мало будет. Впрочем, что это я? Типун мне на язык, вернее, на мысли такие. Настал мой черед идти мыться. Когда я вышла из ванной, Леночка уже лежала в своей постели в розовой фланелевой пижаме, волосы на ночь были заплетены в две косицы, в этом виде ей не только двадцать лет, но и шестнадцать с трудом можно было дать.
— Будем спать? Или ты будешь читать на ночь?
— Нет, я не люблю читать, можешь погасить свет, я люблю темноту.
— А что еще ты любишь? — спросила я, погасив свет и забираясь под одеяло, меня не удивило, что читать она не любит.
