— Если выйдете из комнаты, убью!
Хорошо, что от луны было так светло, в темноте труднее одеваться, я стала натягивать на себя колготки.
— Что ты делаешь? Зачем? Он не велел уходить! — зашептала Леночка.
— Ага! Еще бы сказал под кроватью спрятаться! Да нас тут как кур перережут!
Мгновение она смотрела на меня, потом начала быстро одеваться. Собралась надеть юбку, но я подсказала ей:
— Лучше брюки.
Она кивнула, бросилась к сумке и, достав оттуда джинсы, моментально напялила их. Бесшумно, не скрипнув дверью, мы покинули нашу комнату, но тут в коридоре появился какой-то человек, и мы замерли.
— Ася, Лена, это вы?
— Да, Илья, — отозвалась я тихо.
— Пойдемте в детскую, ее легче охранять.
Крадучись, мы двинулись за ним. На пороге комнаты я пропустила вперед Леночку и, привстав на цыпочки, шепнула Илье в ухо:
— Охраняй детей, я сейчас! — и скользнула дальше, не дожидаясь ответа, мне показалось, что он попытался схватить меня, но промахнулся, а в следующую секунду я была уже далеко.
Я кралась вдоль стены коридора, на которую не падал свет. Поворачивать за угол, было очень страшно, но я повернула, с лестницы послышался неясный шорох, деваться было некуда, и я присела там, где была, стараясь вжаться в угол между стеной и перилами лестницы. Мимо меня скользнули две темные тени, но повернули не в сторону детской, а в другую, где были спальни, в том числе и та, откуда мы ушли. Вдруг тишину прорезал чей-то вопль, кричали внизу, потом еще один, и послышались выстрелы. Что же мне делать, спускаться вниз? Идти назад? Я решила спуститься. Внизу где-то горела лампа, так что полной темноты не было, криков больше не было слышно, только что-то трещало и ломалось. Когда я спустилась, на меня пахнуло морозным воздухом. Дверь, ведущая на веранду, была приоткрыта, я выскользнула в нее и пошла вдоль стены дома, заглядывая в окна. Одно из больших французских окон гостиной было разбито. Свет из коридора освещал клубок тел на полу комнаты. Я легко перешагнула низкую раму, чуть не упав на битом стекле, и стала вглядываться, что же здесь происходит? В этот момент от клубка отделилось одно из тел и упало в мою сторону. Нагнувшись, я узнала Бориса, ранен он был или убит, я не поняла. Рывком я оттащила его в сторону и пока оставила лежать, сейчас я для него ничего больше сделать не могла. Двое били одного, и этот один был Пестов. Где же эти чертовы охранники? Я схватила вазу с пианино, но явно не успевала, в воздухе мелькнул нож, я издала пронзительный ведьмин визг, от которого закладывало уши, и на какую-то долю секунды, столь необходимую мне, участники драки замерли. Время словно растянулось, мне казалось, что я не спеша плыву в воздухе, подплываю к одному из напавших на Пестова, аккуратно и как-то несильно опускаю вазу на его голову. Ваза раскалывается, красиво разлетается осколками, голова падающего поворачивается ко мне, и я вижу сквозь прорези черной маски сверкание глаз. Время возвращается ко мне тугой струей вместе с шумом, я вижу, как Пестов обороняется от своего противника одной рукой, вторая висит плетью, он ранен и недолго продержится. Упавший пытается подняться, хватает меня за ногу и дергает. Падая, я успеваю уцепиться за второго нападающего, и мы падаем вместе. Падаю я удачно, меня почти не придавили, и тут же вскакиваю на ноги. Пестов, схватив здоровой рукой валяющийся стул, бьет несколько раз по барахтающимся, один из них затихает, но второй упорно пытается встать. Сил у Пестова уже нет, стул повисает в его руке, я перехватываю его и ножками тыкаю поднимающемуся в лицо, тоже затянутое маской. Он вскрикивает и отшатывается, но при этом пытается выхватить у меня стул, я резко делаю шаг вперед и дважды бью его стулом по голове. В этот момент кто-то влетает в гостиную и бросается к нам. Я поворачиваю стул в его сторону, но вижу, что это пестовский телохранитель. Стул вдруг становится слишком тяжелым, не понимаю, как я держала его с такой легкостью, я роняю его и говорю:
— Двое где-то наверху! Надо их найти, а то еще до детей доберутся!
— Уже не доберутся! Ты идти можешь? Охранник подхватывает Пестова, который вдруг начинает заваливаться вбок, и тащит его к двери, я тащусь сама и тупо размышляю, почему у меня такие тяжелые ноги? Мы вваливаемся на кухню, здесь горит свет, окна все целы. Я без сил плюхаюсь на стул и смотрю, как охранник осторожно раздевает своего патрона. Тот открывает глаза, что-то неразборчиво хрипит, пробует еще раз, наконец понятно, что он говорит.
— Сначала ее.
Охранник поворачивается ко мне и внимательно смотрит на лицо, я провожу ладонями по лицу, ощущаю что-то мокрое, отнимаю руки — кровь. Охранник ловко выдергивает что-то из моей щеки ближе к уху, и я вижу в его руках осколочек стекла. Это я, наверно, упала на него щекой, когда меня дернули за ногу, думаю я, но, скорее всего, говорю это вслух, потому что Пестов вдруг подтверждает:
— Упала. И каким-то чудом встала, я думал, что тебе уже конец. — И вдруг он переходит на крик: — Какого черта ты полезла мне помогать?!
Охранник уже заканчивает протирать мне щеку перекисью водорода. У меня все плывет и качается перед глазами, но я превозмогаю эту качку и стараюсь говорить уверенно:
— Теперь помоги своему шефу, видишь, он контуженный, орет как бегемот!
Охранник улыбается мне и возвращается к шефу. Мне кажется, я немного отключаюсь и прихожу в себя от слов:
— Иди сюда, помоги мне.
С трудом разлепляю глаза и оглядываюсь: кроме нас троих, в кухне больше никого нет, значит, это говорится мне. В первое мгновение чувствую возмущение, что он, с ума, что ли, сошел? Да я еле шевелюсь. Но кое-как встаю и подхожу к нему, пошатываясь.
Охранник рявкает на меня:
— Держи, мать твою! Вот здесь держи!
В голове у меня слегка проясняется, я держу окровавленную руку Пестова — видно, его несколько раз хватили ножом — и стараюсь хорошо делать то, что мне говорит охранник, чтобы он больше не кричал на меня. Пестов сидит белый как мел, прислонившись головой к стене, глаза его опять закрыты, но он в сознании, потому что шипит, когда ему промывают раны.
В это время в кухню бодрой походкой входит Семен Моисеевич, меня поражает, что глазки у него блестят и выражение лица чуть ли не радостное.
— Ну и где у нас тут больные? — осведомляется он громким голосом.
До этого мы все говорили вполголоса, и теперь этот голос мне кажется трубой, я вздрагиваю. Окинув нас обоих взглядом, он решает:
— Сначала барышня! Что у тебя здесь, милочка? Э, сущие пустяки, просто царапина. Но ты молодец!
— Я всегда молодец! — бодро рапортую я. Доктор пристально всматривается в мои глаза, что-то ему в них не нравится, и он качает головой. Но больше я уже ничего не вижу, кроме того, что пол вдруг начинает надвигаться на меня.
