— Ну и чего вдруг ты вздумала меня бояться? Я не кусаюсь. В ванную пойдешь? Вон для тебя полотенца приготовлены, мои в ванной висят на сушилке, сдвинь их, если мешать будут. Что с тобой, почему ты так на меня смотришь?
— Не знаю, но все здесь так странно. Вы будете, наверное, смеяться надо мной, но я боюсь! Сама не знаю чего, но боюсь!
— Я тоже, — буркнула я.
— Да? А чего?
— Не знаю, да и бояться в общем-то нечего. Поэтому команда номер один: перестань бояться, а то на мышь под метлой похожа. Команда номер два: обращайся ко мне на «ты», меня зовут Ася, и я не на сто лет тебя старше, а только на девяносто девять.
Она наконец робко улыбнулась:
— Ася? А я думала, что вы… что ты Марина.
— Ты приняла меня за дочь Пестова? Забавно!
— Ну да, он ведь к тебе как к дочери относится, я заметила.
— Я тоже это заметила, могла бы сказать, что и к тебе он в какой-то мере относится как к дочери, но тогда это уже инцест будет.
— Инцест? Это когда с родственниками спят? Не знаю, хотя что-то есть, может быть, ты и права, она густо покраснела, — то есть я хотела сказать, что похоже на отношение как к дочери, а не про инцест.
Ох, права Маринка, папашка ее точно старый козел! А вслух я сказала:
— Ну что, подружка? Мыться будем или разговаривать?
— Ой, я сейчас!
Она заторопилась, достала сумку и стала перебирать вещички в ней. Я отвернулась, чтобы не смущать ее, села на свою постель. Мне вспомнилась Мила, та не слишком стеснялась, больше делала вид, а сама всех исподтишка разглядывала и тихо ненавидела, а эта всех любить готова. Конечно, все равно Милу жалко, если и с Леночкой что случится, то Пестова четвертовать мало будет. Впрочем, что это я? Типун мне на язык, вернее, на мысли такие. Настал мой черед идти мыться. Когда я вышла из ванной, Леночка уже лежала в своей постели в розовой фланелевой пижаме, волосы на ночь были заплетены в две косицы, в этом виде ей не только двадцать лет, но и шестнадцать с трудом можно было дать.
— Будем спать? Или ты будешь читать на ночь?
— Нет, я не люблю читать, можешь погасить свет, я люблю темноту.
— А что еще ты любишь? — спросила я, погасив свет и забираясь под одеяло, меня не удивило, что читать она не любит.
— Музыку люблю.
— Да? И какую же? — зачем-то спросила я, все равно ведь не разбираюсь в современной музыке, не различу, что мне назвали — популярную рок-группу или марку стирального порошка.
— Шуберта люблю, он такой нежный, то веселый, то печальный.
Я удивилась и от удивления промолчала, впрочем, уже надо было спать. Леночка тоже затихла, заснула наверно. Но я ошиблась, она не спала, повернувшись в мою сторону, она спросила тонким и звенящим от волнения голосом:
— Ася, ты не рассердишься, если я задам тебе вопрос?
— Не рассержусь.
— Очень личный вопрос.
— Все равно задавай. — Я догадывалась, о чем она меня спросит, и не ошиблась.
— Ты… и Алексей Степанович… ну как сказать? В общем, вы любовники?
— Нет, никогда не были и никогда не будем.
— Да? А я подумала… в общем, ты нравишься ему.
— И ты поэтому нервничаешь.
— Что ты, конечно нет.
Я приподнялась на локте и попробовала разглядеть ее лицо, но в комнате было темно.
— Почему же это «конечно»?
— Я же понимаю, кто он и кто я! Ты не думай, я не совсем дурочка.
— Ну и кто же он? «Владелец заводов, газет, пароходов» — это ты имеешь в виду?
Она тихонько засмеялась, совсем неожиданно для меня.
— Ася! Ну какое для меня может иметь значение, чем он там владеет! Важно, какой он человек, я ведь такая эгоистка! — вдруг совсем непонятно заключила она.
— Не поняла, при чем тут твой эгоизм?
— Ну да, я просто плохо выразилась. Я хотела сказать, что мне важно не какой он человек для всех, а именно для меня. Понимаешь?
— Поняла, чего тут не понять. Тебе важно, как он к тебе относится, это ты и называешь эгоизмом. Отца у тебя, скорее всего, вообще не было, может, и с матерью не все ладно, так?
Леночка подскочила на кровати:
— Как ты догадалась? Мама… она, в общем, она сейчас почти не пьет, иногда только. А отца у меня точно не было.
Мы помолчали, и я сказала себе под нос:
— Кто-то подбирает, лечит голодных и тощих котят, а Пестов — нас.
Леночка услышала и встрепенулась:
— А что, ты разве тоже? Ну, я хочу сказать, что и ты тощий котенок?
— Не так, как ты, по-своему, но и я тоже. Как тебе такая компания?
— Очень хорошая компания, мне нравится!
— Ну, спи, спокойной ночи!
Проснулась я от шепота, шептала Леночка. Я сморщилась, что она там, молится, что ли? Нашла время! Но вот кто-то ей ответил тоже шепотом. Я приподняла голову с подушки.
— Алексей Степанович, мне заткнуть уши или как?
— Или как! И вообще спи давай!
Я отвернулась и натянула одеяло себе на ухо, но краем глаза я успела увидеть, что он сидит одетый на ее постели и гладит ее по голове, лунный свет теперь заливал комнату и все отчетливо было видно. Вот это да! Неужели он влюбился? Не просто вожделеет, а любит?! Ведь он пришел только для того, чтобы пошептаться и пообниматься с ней, словно мальчик в пятнадцать лет. Аи да Пестов! Под их еле слышный шепот я уснула, но проспала недолго, наверное несколько минут. Что-то разбудило меня, словно толкнуло изнутри, но не звук, нет, было очень тихо, внутреннее чутье не унималось. Я села на постели. Пестов был здесь, лежал одетый рядом с Леночкой поверх одеяла, дремал или нет, не знаю, но, когда я села, поднял голову.
— Тихо, что тебе не спится? В туалет хочешь? Иди, я не смотрю, только дверью не хлопай, Леночку разбудишь.
Я встала и, как была в футболке, подошла к окну, меня словно вел какой-то импульс, которому я подчинилась. Все вокруг было залито лунным светом, каждое дерево, каждая ветка ясно видны, бетонная стена, огораживающая парк, казалась призрачно-белой. Стоять на холодном полу босыми ногами было неприятно, и я стала переминаться, по-прежнему таращась в пустой парк. Пестов опять не выдержал.
— А ну, марш в постель! — рявкнул он на меня шепотом. — Хватит из себя лунатика изображать!
Леночка сдавленно хихикнула, значит, не спала. Я почувствовала себя полной идиоткой и собралась идти в постель, но, отворачиваясь от окна, боковым зрением заметила какое-то движение и вернулась в исходную позицию. Над бетонной стеной появилась сначала чья-то голова, потом весь человек оседлал ограду, как коня, вот он спрыгнул в парк, а на стену взобрались еще два человека. Услышав, что потерявший терпение Пестов встал, я, не оборачиваясь, махнула ему рукой, чтобы подошел. Увидев, что делается в парке, он сначала онемел, а потом сорвался с места и почти побежал, из комнаты, но у двери обернулся и сказал свистящим шепотом:
