так себе.
– Тебя я так и так хотел выцепить. Только заранее про днюху не планировал говорить, – снова смотрит на меня. – Погуляем завтра вечером? Днем у меня планы. После пяти, думаю, освобожусь.
– Хорошо.
– Только умоляю, никаких подарков, Ась! – словно прочитав мои мысли, предупреждает Егор. – Договорились?
– Ну…
– Я серьезно! Не надо ничего покупать.
– Хорошо, – смиренно киваю головой. – Не буду.
Мы снова возвращаемся к подготовке к экзаменам, но на душе у каждого из нас скребут кошки. По тому, каким опечаленным и задумчивым выглядит Егор, я понимаю, что Глеб оставил светлый след не только в моей, но и в его жизни тоже. Он тоже переживает за него. И тоже перебирает в мыслях варианты, как бы помочь.
Глава 77
Стелла
Засранец Пикалев мне отказал. Сослался на экономический кризис, трудности в бизнесе и прочую лабуду. Денег не дал, зато напичкал «бесценными» советами на тему того, как выгодно инвестировать. Интересно, как я должна преумножать средства, которых у меня нет? Л – логика.
Расстроенная и злая я бреду по улице, всеми силами игнорируя нарастающее чувство голода, которое утробным урчанием отзывается у меня в животе. Голод – это ничего, не страшно. Где-то читала, что человек может обходиться без еды аж целых тридцать дней. А вот как не подохнуть от всепоглощающего чувства вины в книжках не пишут. Хотя лично для меня эта информация была бы куда полезней.
Раньше я считала себя беспринципной и бессовестной, потому что делала много того, чем нельзя гордиться. Но сейчас я понимаю, что совесть, как и принципы, у меня все-таки имеется. Дотошная такая, неусыпная. И грызет она меня будь здоров – вся душа уже в ранах.
Каждый из нас оправдывает свои дурные поступки теми или иными мотивами. Кто-то обидой, кто-то завистью, кто-то стремлением восстановить вселенскую справедливость. Но порой случаются такие события, в которых ни одно из миллиона заранее приготовленных оправданий не будет звучать убедительно.
Взять, к примеру, нашу ситуацию с матерью Глеба. Что бы я ни сказала, что бы ни сделала, я все равно буду человеком, который отнял у этой замечательной женщины сына. И с этим осознанием мне приходится жить.
Каждый божий день чувство вины обжигает мои внутренности, подобно серной кислоте: мне невыносимо находиться в квартире Анны Валерьевны и вести тоскливые разговоры о Глебе. Невыносимо прикидываться невинной овечкой. Невыносимо есть ее приготовленную с любовью еду. Ведь внутренний голос, надрываясь, орет, что я не заслуживаю доброго отношения. Не заслуживаю.
Подхожу к пустующей остановке общественного транспорта и приваливаюсь лбом к облезлой металлической стене. На несколько секунд закрываю глаза и глубоко тяну носом пыльный воздух. По щеке скатывается одинокая слеза и, на секунду зависнув на подбородке, падает на грязный асфальт.
Шмыгаю носом и, почувствовав в кармане вибрацию телефона, болезненно морщусь. Наверное, опять мать долбит. С тех пор, как помер Игорь, она не перестает атаковать меня сообщениями и звонками. Ревет в трубку и громко причитает, мол, как же ей, бедной, жить дальше. Честно сказать, я искренне надеюсь, что врачи продержат ее в больнице как можно дольше, потому что в таком упадническом настроении она непременно возьмется за бутылку. А пить ей сейчас строго запрещено.
Нехотя извлекаю наружу мобильник и удивленно расширяю глаза. Нет, это не мать. Это звонит Егор Янковский. Мы с ним не разговаривали уже черт знает сколько времени… Чего это он вдруг обо мне вспомнил?
– Да? – тяну вопросительно, приложив трубку к уху.
– Стелла, привет, – раздается его по обыкновению спокойный и твердый голос.
– Привет… – отвечаю все так же растерянно.
– Я… Я бы хотел с тобой увидеться, – слегка замявшись, говорит он.
– Сейчас?
– Да, было бы хорошо сейчас. Это вроде как… Срочно.
– Эм… Ну ладно, давай, – в замешательстве соглашаюсь я. – Я в принципе свободна. Где встретимся?
– Давай в парке, на нашей скамейке. Минут через двадцать, хорошо?
«Нашей» он называет деревянную, выкрашенную зеленой краской скамейку, на который мы частенько зависали, когда еще встречались. Немного странно, что Егор выбрал именно ее. Хотя, возможно, он посчитал, что это просто удобный ориентир. Я ведь действительно поняла его с полуслова.
– Хорошо, – отзываюсь я и сбрасываю вызов.
* * *
Когда я подхожу к назначенному месту, Егор уже сидит на той самой ярко-зеленой лавочке. Краска на ней кое-где уже облупилась, но она все-равно выглядит по-летнему сочно. Особенно в сравнении с другими серо-бурыми скамейками.
Заметив меня, парень поднимается на ноги и коротко кивает в знак приветствия. Уж чего-чего, а манер у Янковского не отнять. Он джентельмен по натуре. Воспитанный и безукоризненно учтивый в любой ситуации.
– Как дела? – спрашиваю я, опускаясь на лавочку.
Несмотря на то, что в последнее время моя жизнь – полнейшее дерьмо, я рада его видеть. Впервые за много дней губы растягиваются в слабой, но вполне искренней улыбке.
– Нормально, – Егор тоже садится. – А вот у тебя, думаю, не очень…
– Да уж, – вздыхаю.
– Почему не сказала, что у Глеба проблемы? – поворачивается ко мне и впивается в лицо острым взглядом.
– Да я… Даже не знаю, – пожимаю плечами. – Не думала, что это уместно.
– Мы вроде расстались друзьями, – произносит с укором. – А друзья о таком не молчат.
– Ну а толку рассказывать, Егор? – горько усмехаюсь. – Это все равно ничего не изменит…
Повисает тишина. Парень задумчиво хмурится и переводит взгляд вдаль, в небо, в котором сотнями багряных всполохов разгорается закат. Летом солнце заходит особенно красиво, будто устраивает показательный спектакль. Танцует на линии горизонта, обнимает сияющими лучами землю и наполняет воздух теплым мерцанием. Я тоже на какое-то время растворяюсь в созерцании живописного пейзажа, цепляющего за живое, а потом грустно вздыхаю: чертовски жаль, что Глеб этого не видит.
– Он ведь ни в чем не виноват, правда? – глухо произносит Егор.
– Сомневаешься? – отзываюсь тихо.
– Нет. Нисколько, – медленно ведет головой из стороны в сторону.
А затем вдруг снимает с себя небольшую плечевую сумку и кладет ее рядом со мной:
– Вот, возьми. Это должно помочь.
Ничего не понимая, беру сумку в руки и, расстегнув молнию, пораженно ахаю. Перед моими глазами толстенная пачка оранжевых купюр.
– Егор, что это? – выдавливаю, не помня себя от шока.
– Деньги, – отвечает просто. – Тут нужная сумма. Дома пересчитаешь.
– Но… Откуда? Откуда у тебя столько? – мысли мечутся в голове, как бешеные, поэтому у меня с трудом получается облечь их в слова.
– Я вступил в наследство, – огорошивает он. – Восемнадцать стукнуло.
– Тебе? Когда? – лепечу пораженно.
– Сегодня.
– Значит, они официально твои? Черт, это же очень много! Как ты достал
