лет? Тридцать? Сколько-то там лет ее жизни с Тумановым все только и выдвигали версии, почему у них детей нет. Что аборты она делала, что он бесплодный, что твари они оба эгоистичные, из детского дома ребеночка не взяли. Ну и про похождения его только ленивый не писал. Зарина терпела, молчала, если выходила в свет, то с таким лицом, что близко подойти не захочешь. И Сашка невольно прониклась к ней уважением.
– Ревем?
Вот только его тут не хватало! Сашка резко оборачивается. Стоит в дверях, придерживая створку ногой. Мрачный. Все понял, конечно. Но как? Тоже за печеньками сходил, ее не дождавшись? И дослушал тот увлекательный разговор?
– Не ревем, а плачем, – хмуро поправляет Сашка, утираясь рукавом.
Всеволод Алексеевич цокает и достает из кармана джинсов белоснежный, наглаженный платок. Франт, чтоб его.
– Вам не надо тут. Накурено очень. Пойдемте в купе.
– Пойдемте, – хмыкает он. – Чай уже остыл три раза. Я новый велел принести. И печенье в конце-то концов. Я бы еще ножку куриную съел, пожалуй.
Сашка вымученно улыбается. «Улыбаемся и машем». Ему не нужны ее слезы. А ты что, хотела, чтобы он тебя пожалел?
Он закрывает за ней дверь в купе. А потом вдруг берет за плечи.
– Первой леди быть тяжело, девочка. Привыкай.
Голос мягкий, бархатный. Тот самый, который ее всегда с ума сводил.
– Я не просила меня делать первой леди. Меня всю жизнь устраивала роль вашей тени. Почему я должна привыкать?
Сашка прекрасно знает, что нарывается. Что сейчас он рявкнет что-нибудь. Но он вдруг как-то растерянно убирает руки и садится на кровать. Снизу вверх смотрит на нее абсолютно собачьими глазами и пожимает плечами. У него нет ответа. Ответ есть у Сашки. Почему? Ради него. Потому что теперь ему так надо. Сначала ему нужна была только тень. Его устраивало, что кто-то там, неизвестный, делает ему сайт, управляет его группой, рулит поклонниками, дарит цветы. Потом ему потребовалась «тетя доктор», чтобы лечила, кормила, поила, спасала. А теперь еще и «первая леди» понадобилась. Однако порадовать ей его нечем: ни красивых нарядов, как у Зарины, ни яркой внешности, ни восточной надменности, ничего у Сашки нет. Но, черт возьми, задрать подбородок она тоже может. И взглядом как рублем одарить может. И рот заткнуть одной хлесткой фразой умеет, это даже лучше, чем у Зарины получится.
В дверь купе стучат. Чай принесли. С печеньками.
* * *
Он засыпает на удивление быстро. Только улегся и сразу засопел. А Сашка боялась, что в непривычных условиях его опять бессонница настигнет. Впрочем, какие они для него непривычные-то? Если подсчитать, наверняка он в поездах провел больше ночей, чем в собственной постели. Сашка переживала, что ему будет неудобно: их купе хоть и оборудовано подобием двуспальной кровати, но это все-таки подобие. Если он вытягивается в полный рост, то упирается ногами в стенку. Большой дяденька. Но Всеволод Алексеевич засыпает в позе эмбриона, обняв подушку и отвернувшись к стенке. И теперь Сашка думает, как бы его заставить разогнуть коленки, при этом не разбудив. Больное колено жестоко мстит по утрам за ночь в согнутом состоянии, проходили уже не раз.
Тысяча и один повод для переживаний, и все за Туманова. Она могла бы уже книгу написать. Сашка усмехается и мешает ложечкой очередную порцию чая. Оставь уже человека в покое, спит и спит. Еще три раза перевернется за ночь или в туалет встанет. Туалет у них в купе свой собственный, поэтому Сашка и налегает на чай безо всяких опасений. Неожиданно вспоминается их с мамой поездка в Теберду. Отец тогда сэкономил на всем, чем возможно: самый дешевый курорт, самый убогий санаторий и билеты на автобус. Тряслись на нем чуть ли не сутки. Автобус делал санитарные стоянки, но каждый раз в таких жутких местах, где не то, что нормальных унитазов, даже полноценных дверей не было! Низенькая створка в половину человеческого роста, которую еще и рукой надо придерживать. И Сашка сгорала от стыда, видя перед собой, поверх дверцы толпу страждущих тетенек. И старалась всю дорогу ничего не пить и не есть, чтобы как можно реже пользоваться общественными туалетами.
И как он всю жизнь в дороге, в пути? Как можно привыкнуть к постоянным переездам, ко всевозможным неудобствам? Это сейчас у них самое комфортабельное купе из возможных, но еще десять лет назад таких просто не существовало. А двадцать лет назад он ездил в обычных вагонах. Если вообще не в плацкарте. И бизнес-классом летал, только если спонсоры или организаторы такую роскошь оплачивали. А гостиницы? Да в половине городов нашей огромной родины до сих пор нет приличных. Одна какая-нибудь с советских времен стоит, с той же мебелью, дежурными по этажу и тараканами, помнящими еще дорогого Леонида Ильича.
Сашка смотрит в окно и вспоминает поездку в Теберду. Потому что больше и вспомнить нечего, в детстве и подростковом возрасте она ведь не путешествовала. После уже несколько раз каталась за ним на гастроли, но чаще самолетами. Поезда не любила за их философско-лирический настрой. Они предполагают вот это все: чай, окошко с мелькающими столбами и деревнями, попутчиков, долгие разговоры или просто размышления о жизни. С ума сойдешь поездом на его концерты ехать. Всю дорогу туда будешь переживать о том, как пройдет встреча. Всю дорогу обратно прокручивать встречу в голове, давиться слезами и прятаться от соседей по купе в коридоре или тамбуре. Кошмар. Она один раз попробовала, впечатлений хватило.
А сейчас можно наслаждаться всеми прелестями железной дороги. Потому что главный источник тревог – вот он, дрыхнет. Можешь руку протянуть, дотронуться. Одеяло поправить, например. Или простыню разгладить, он опять всю под себя сгреб. Удивительная способность у человека.
– Ты чего не спишь?
Черт, она просто хотела его укрыть получше, ночью довольно прохладно, у них еще и форточка открыта – он любит, когда свежо, да и Сашка побоялась, что спертый воздух в вагоне спровоцирует приступ, у нее самой кислородное голодание в поездах начинается, что уж про него говорить.
– Не спится, Всеволод Алексеевич.
– Обиделась?
– На что? Господи, да я уже забыла! Просто сижу, наслаждаюсь ночью в поезде.
– Ночью в поезде надо спать. Под стук колес чудесно убаюкивает. Еще и укачивает. Иди-ка сюда.
Сашка устраивается на мягком плече. Да, именно мягком, хотя мужскому плечу следует быть жестким. Но он для нее весь какой-то мягкий, уютный. В белой футболке и спортивных штанах. Эстет! Дома до глубокой осени в трусах спит, а тут
