дресс-код соблюдает. Как будто ночью кто-то зайдет.
– Знаете, Всеволод Алексеевич, я когда только-только в Москву приехала, поселилась черт-те где, у дальней родственницы, чуть ли не на балконе, спала на раскладушке. Перспективы самые туманные: поступлю – не поступлю? Денег кот наплакал, где работать, как совмещать работу и учебу – непонятно. Родственница язвит, ей такой подарок на голову тоже не нужен. От родителей поддержки никакой, они были против моего поступления в московский вуз. Да вообще против высшего образования. Нечего штаны шесть лет просиживать, иди работай, и все в таком духе. Ну и вот, лежу я на раскладушке на этом несчастном балконе. Впереди у меня полная, простите, задница. А я счастливая-счастливая. Знаете, почему?
– Почему?
Ага, не заснул еще. Можно дальше рассказывать. Хотя, если учесть, какую глупость собирается сообщить ему Сашка, лучше бы заснул.
– Потому что мне казалось, что мы с вами вместе. Спим.
– Что?! – Он аж на локте приподнимается, так что Сашка скатывается на подушку, совсем неподобающе хихикая. – Не то чтобы я против самого факта. Но не со вчерашней школьницей же! И я вообще логику не улавливаю.
– А ее и нет, логики. – Сашка все еще хихикает, пока уверенная рука не притягивает ее на прежнее место. – То есть она присутствует, но специфическая. Нормальному человеку не понять. Ночь – она как будто объединяет. Вот представьте, я – скромная девочка из Мытищ, спящая на раскладушке у родственницы. И вы, король сцены, артист первого эшелона, недостижимый кумир. Что нас может уравнять? Только ночь! Весь день я понятия не имею, где вы, чем занимаетесь. Может быть, вы даже не в Москве, может, на какие-нибудь гастроли укатили. Где-то поете, что-то снимаете, даете интервью. Я не могу вас почувствовать. А ночью могу. Ночью велика вероятность, что вы тоже спите. Мы с вами оба спим, понимаете?
Судя по молчанию, не очень он понимает. Сашка уже начинает сомневаться, не зря ли ему все это рассказала? Вылила на человека ушат чуждой ему психологии, звучащей как полный бред.
– Сашенька, – вкрадчиво начинает он. – А еще мы оба в туалет ходим. Об этом ты не думала? Только я чаще там стою, а ты сидишь.
– Да ну вас! – фыркает Сашка. – Обязательно надо все опошлить? Вы прямо как моя мама, которая предлагала представлять вас на унитазе, чтобы любовь прошла.
Теперь он хрюкает от смеха.
– И как, помогло?
– Нет, как видите!
Какое-то время он молчит и, когда Сашка думает, что он заснул, вдруг выдает:
– А твоя теория в принципе была неверна. Мы же артисты, у нас ночной образ жизни. Тебе надо было рано на учебу вставать, скорее всего, ты рано ложилась. А у нас в два часа ночи еще веселье продолжается. Банкеты после концертов, всякие афтепати, как стало модно говорить, да просто перелеты. Думаю, я в те годы ложился спать примерно тогда, когда ты вставала по будильнику.
– А в интервью вы говорили, что соблюдаете режим!
– И до скольких годиков ты верила моим интервью, девочка? Не сердись только. Я понимаю, что ты хотела сказать. Просто каждый раз поражаюсь.
– Нашему идиотизму?
– Вашему одиночеству, – в тон отвечает он. – Это же немыслимо! Как надо тосковать по человеку, чтобы представлять его спящим.
Сашка вздыхает. Правильное он слово подобрал. Именно тосковать.
– Причем это не только мои странные фантазии. Потом, когда Нурай ко мне приехала, выяснилось, что она думает о том же самом. Я увидела, как она ночью на подоконнике сидит и смотрит куда-то вдаль, на центр Москвы, который из моего замкадья, конечно же, не просматривался. И я сразу все поняла. Спросила ее, она мне рассказала примерно то же, что я вам сейчас.
– Ага. А потом эта романтически настроенная девушка мечтала, чтобы я наконец задохнулся от ночного приступа астмы и больше не мешал ей спать.
Сашка вздрагивает.
– Вы знали?
Он хмыкает, и Сашка одергивает себя. Чему удивляешься? Он Народный эмпат России. Гуру в вопросах человеческих отношений, маэстро считывания эмоций. А еще обладатель отличного слуха. Если Нурай где-то через стенку сама себе под нос что-то прокомментировала, он мог и услышать.
– Большая любовь легко перерастает в большую ненависть. Я много таких историй видела.
– Но не у всех.
– Если вы про меня, то мне вы никогда не делали ничего плохого. Персонально мне. Вы могли не любить поклонников, пройти мимо них по коридору, якобы не заметив. Но лично меня вы ни разу не обидели.
– А Тонечка?
Тут уже замолкает Сашка. Ей нечего сказать. Они никогда не поднимали эту тему. Во-первых потому, что Сашки она никак не касалась. Во-вторых, Сашка не хотела оказываться меж двух огней. Тонечка. Его бывашая бэк-вокалиска, ее последняя подруга. У которой действительно могли быть ко Всеволоду Алексеевичу счеты и претензии. Но их нет. Тонечка его любит. Когда звонит, постоянно о нем спрашивает. Когда они еще жили на Алтае, Тонечка часто у них бывала. Обещала приехать в Прибрежный. Но они никогда не заводили разговор ни о ее сыне, ни о чувствах самой Тони.
– Так что, девочка, нет никаких правил и закономерностей. Все зависит от самого человека. А тебе, мне кажется, досталось от меня больше всех. И до сих пор достается.
– Что мне достается? Я вообще самый счастливый человек на свете, – абсолютно серьезно говорит Сашка. – У меня есть все, о чем я мечтала. О ком мечтала.
Опять неопределенное хмыканье. Но Сашка чувствует, как мягкая рука скользит по ее волосам. Ну он еще в лоб бы поцеловал, честное слово.
– Давай уже спать, – тихо говорит он.
И Сашка послушно кивает, забыв, что он не видит ее в темноте.
* * *
Самое странное, что он отказался брать машину от вокзала. Всеволод Алексеевич! Который всегда настаивает на такси, который два дня чайной ложкой выедал мозг организаторам по поводу условий размещения и трансфера, отказался от машины! Сказал встречающей их девушке, что они доберутся до гостиницы самостоятельно. Забрал у нее бейджи аккредитации, сообщил, что они прибудут к театру за час до мероприятия, и попрощался. Сашка смотрела на него чуть ли не с открытым ртом. Но ни слова поперек не сказала, разумеется. Что бы ни происходило между ними за закрытыми дверями, вечерами и ночами, на людях она лишь тень великого артиста. Пешком так пешком, если ему хочется. Чемоданы у них на колесиках, в конце концов.
– Пойдем! – Он жизнерадостно улыбается и берет ее под локоть. – Вот сюда, через переход. Это просто грешно, ездить на машине и
