зашел, даже не огляделся толком. Ему не особенно интересно, какой там вид из окна, что в мини-баре. А у Сашки какой-то детский восторг, хоть и тщательно при нем скрываемый. Она очень редко бывала в гостиницах, и в номере ей нравится абсолютно все: стрейчевые полоски на постельном белье, накрахмаленном до хруста (дома так ни за что не сделаешь), десяток белоснежных полотенец в ванной комнате, куча маленьких бутылочек и баночек в мини-баре, горка шоколадок в вазочке, широченный подоконник, на который можно залезть и рассматривать гору напротив. Именно так Сашка и поступает, несмотря на недовольное ворчание Туманова. Ну не хочется ей валяться, да и перекурить надо. Сашка распахивает окно и щелкает зажигалкой. На горе огромный крест. Вероятно, чтобы было видно из любой точки города. Сашку передергивает. Кресты у нее вызывают вполне конкретные, кладбищенские, ассоциации. С религией у нее отношения сложные, начиная с той самой заповеди о кумирах. Ее религия вон, на подушках валяется, пультом от телевизора щелкает в поисках чего-нибудь интересного. Да и он не особо верующий, хотя крестик и не снимает. Сашка подозревает, что он его носит скорее в память о бабушке, которая его крестила вопреки воле отца, чуть ли не контрабандой пронеся в храм в атеистические сороковые годы.
– А у вас во сколько мероприятие начинается? – уточняет Сашка, глядя, как сокровище устраивает себе гнездышко, явно собираясь подремать. – Вам же заранее надо там появиться, наверное?
– У нас мероприятие, Сашенька. У нас. Ты ведь не собираешься меня одного бросить?
Ей остается только тяжко вздохнуть. «Музыка Кавминвод». Местные эстрадные таланты, песни из серии «Мой любимый край родной», Всеволод Алексеевич в образе «суперстар» и пристальное внимание региональной прессы. Мечта просто! Идеальный вечер. А с другой стороны, отправить его одного и переживать, бегая в номере по потолку, лучше, что ли? А переживать она будет.
– Не вздыхай глубоко, не отдадим далеко, – хмыкает Всеволод Алексеевич. – Накурилась? Иди сюда, поваляемся. У нас еще куча времени. Нам надо быть в театре в шесть, и раньше четырех я даже не встану. Иди, иди.
Он похлопывает рукой по кровати, а в глазах черти пляшут. И Сашка подозревает, что весь этот гостиничный антураж будит в нем какие-то свои воспоминания. И давно забытые желания, вероятно, тоже.
* * *
Как же не хочется никуда идти. И даже открывать глаза не хочется. Но Сашка слышит, как Всеволод Алексеевич перемещается по номеру, слышит его ворчание по поводу начавшегося дождя. Надо встать, надо помочь ему собраться, одеться. Да и себя в порядок привести.
Сашка открывает глаза. Всеволод Алексеевич сидит возле зеркала и подкрашивает брови карандашом. Перед ним целая косметичка с баночками и скляночками. У Сашки никогда в жизни столько не было, ее максимум – это тушь и подводка, и то они используются раз в пятилетку. Он замечает ее отражение в зеркале. Усмехается.
– А я уж думал, придется будить. Хотела посмотреть всю романтику гастрольной жизни? Вот она. То, на что нормальные люди тратят часов двенадцать, а то и целый день: поесть, попить, помыться с дороги, сексом заняться, поспать после него, – изволь уместить в два-три часа. А потом свежий, бодрый и счастливый пили на сцену.
– Заставляли вас, что ли? – фыркает Сашка.
– В какой-то степени, – неожиданно серьезно кивает он. – Действующий артист – он как лошадь, запряженная в тройку. Он не может не бежать, не может остановиться, сделать паузу, передохнуть.
– Даже артист вашего уровня? Вот меня всегда удивляло, кто вас пахать заставлял? Я понимаю, спеть три-четыре концерта в месяц в свое удовольствие. Но вы же на износ работали, каждый день выступление, а порой и не одно, переезды дикие, на открытых площадках всякие там дни города, в холодину. Вот зачем? Вроде не юное дарование, какой-нибудь «полуфабрикат», победитель телешоу, которому продюсер вкатил триста шестьдесят гастрольных концертов в год.
– Не понимаешь?
Всеволод Алексеевич смотрит на нее через зеркало, не поворачиваясь. Он закончил с бровями и теперь подкрашивает глаза. Сашке остается только удивляться, как он попадает, без очков-то? Механическая память? Руки сами делают как надо?
– Стоит отказаться два-три раза, и больше не позовут. Закон джунглей. И он касается всего: корпоративов, которые устраивают агентства, городских праздников, учреждаемых администрациями городов, государственных концертов. За последние, кстати, не платят. Но они обеспечивают тебе бесплатный эфир на федеральном канале и общую лояльность власти. Что порой дороже любых гонораров. Конечно, ты можешь заболеть, у тебя могут быть какие-то личные обстоятельства. Но один такой случай, второй – и про тебя начинают забывать организаторы, твоему директору все реже звонят с предложениями, и ты выпадаешь из обоймы. Это очень жестокий бизнес, Сашенька. Вспомни, сколько артистов начинало одновременно со мной. Хорошие, талантливые ребята, с сильными голосами, с харизмой. И кто остался в конце? Один Рубинский. А потом и вовсе никого. Я один и остался. Большинство моих коллег-ровесников сгинуло в девяностые. Разъехались по провинциальным филармониям и там же спились. Были ли они артистами хуже меня? Далеко не все. Но характера не хватило, работоспособности. Всё, я готов!
Он резко обрывает сам себя и возможные Сашкины вопросы. Встает, надевает пиджак.
– Александра Николаевна, если мы не выйдем через пятнадцать минут, то до театра придется бежать.
– Мне хватит и пяти минут, чтобы собраться, – фыркает Сашка, выныривая из-под одеяла. – Научите как-нибудь так глаза подводить?
– Легко!
Даже несмотря на дождь Всеволод Алексеевич отказывается от такси. Нравится ему по Кисловодску гулять. Благо, все близко. Зонт у них традиционно один на двоих, и Сашка идет, прижавшись к нему на вполне законных основаниях. Попутно размышляя, нужен ли ему этот несчастный конкурс? Лично ее организм всячески сопротивляется их вылазке. Он хочет валяться в кровати под шум дождя и мерное бормотание телевизора, пить чай с миндальными пирожными и слушать рассказы Всеволода Алексеевича о чем угодно. Сашка может слушать его часами, особенно когда он рассказывает про старую эстраду, про закулисную кухню, про коллег. Ее всегда завораживал его жизненный опыт, и, когда ему хочется им поделиться, Сашка готова внимать каждому слову.
Но вместо этого они плетутся на концерт «Музыка Кавминвод». И для Всеволода Алексеевича почему-то важно быть членом жюри, оценивать выступления юных дарований. И Сашка в очередной раз задумывается, насколько же они разные. А может быть, в его системе ценностей одинаково привычны и скучны и судейство очередного конкурса, и несколько лишних часов в постели с юной девой? Ну, действительно, что для него интересного или нового в постельной романтике? Особенно сейчас, когда
