его удовольствия больше психологического толка, чем физиологического? Это ты думаешь, что такая особенная. А ты просто последняя. Но не первая, не вторая. Там счет идет на десятки. Всех он даже не помнит. Равно как не помнит мальчиков и девочек, которые когда-то выигрывали очередные музыкальные конкурсы и получали из его рук призы.
– Сашенька, о чем ты думаешь?
– А что?
От неожиданности Сашка даже забывает, что вопросом на вопрос не отвечают. Особенно ему.
– Взгляд у тебя – будто сейчас заплачешь. Так не хочется идти на концерт? Или замерзла? Сейчас чем-нибудь перекусим, выпьешь бокальчик шампанского. Ну? Девочка, ты чего?
Вот как он это делает? Как чувствует?
– Все нормально, Всеволод Алексеевич. Просто устала немного.
– «Не пытайтесь разговаривать с девушкой после секса, оставьте ее в одиночестве. Возможно, она захочет поплакать», – с ухмылкой цитирует он. – В какой-то советской книжке этот бред публиковали на полном серьезе. Нам сюда. Да, вот по этим ступенькам, к сожалению.
Ступенек и правда неприлично много, и подъем крутой. Но Всеволод Алексеевич героически их преодолевает. Задохнулся, конечно, дыхание сбил. Но на лице «улыбка Туманова», он уже в образе, потому что сразу за лестницей вход в театр, где уже толпятся журналисты, зрители, просто любопытствующие. Всеволод Алексеевич уверенно идет через толпу к дверям, величественно кивает охранникам и проходит внутрь, пропуская Сашку впереди себя.
Театр впечатляет: огромный, с высокими потолками, пышной лепниной и массивной, низко висящей люстрой.
– Такая на башку грохнется – мокрого места не останется, – заговорщицки шепчет ей на ухо Туманов, озвучивая ее собственные мысли.
Сашка хихикает. И плохое настроение как-то сразу улетучивается. Гиблое дело, вспоминать, кто у него был до тебя и сколько. Радуйся, что он сейчас здесь, рядом. Живой, веселый, шкодливый. Люстра грохнется… А она-то считала, что он о конкурсе размышляет, о юных дарованиях, которых ему предстоит сегодня судить.
А его уже окружили какие-то люди. Жмут руку, хлопают по плечу, лезут обниматься. И он всех знает. Или делает вид, что знает, у него не поймешь. Зрителей в театр еще не пускают, для них двери откроют только через два часа. А пока организационные моменты, фуршет в фойе и встреча старых друзей. И Сашка оказывается как бы в стороне – ее оттеснили от Туманова какие-то дядьки в костюмах. Местные коллеги, надо полагать, старые друзья по комсомолу, филармонии, Росконцерту и так далее. У него таких в каждом городе по пачке. Его все помнят, он, надо полагать, никого. Но мило улыбается, что-то отвечает.
Сашка отходит в сторонку. Берет предложенный бокал шампанского, какую-то тарталетку, чтобы чем-то себя занять. Забавно оказаться на месте Зарины. Она неоднократно наблюдала, как на таких вот мероприятиях Всеволод Алексеевич забывал про жену. Его увлекали друзья-товарищи, а Зарина тусовалась где-нибудь в уголке в гордом одиночестве. Она всегда держалась подальше от жен артистов, ни с кем не дружила, и с возрастом Сашка стала понимать почему. И почему она редко соглашалась составить Туманову компанию, по возможности отказываясь от банкетов и светских раутов. Все же в тусовке всё про всех знают. И на каждом мероприятии найдется добрый человек, какая-нибудь очередная приятельница, которая захочет просветить, где и с кем видела твоего мужа. А остальные будут просто хихикать за твоей спиной. Мало приятного.
Ну, хоть этой проблемы у Сашки нет. А то, что он про нее забыл, – нормальная ситуация. Ее он каждый день видит, а тут новые лица, свежие впечатления. Пусть наслаждается. Главное, чтобы чувствовал себя хорошо и не слопал чего-нибудь не того, забывшись.
Он вспоминает о ее присутствии, когда уже пора идти в зал рассаживаться. Подходит слегка смущенный. Смущенный Всеволод Алексеевич, спешите видеть!
– Сашенька, у меня место за судейским столом. А для тебя выделили кресло прямо за мной. Не уверен, что за мной будет хорошо видно сцену, но все ряды ближе проданы зрителям. Для своих почему-то выделили ряд позади судейского стола.
Сашка закатывает глаза. Как будто нужны ей конкурсанты! Есть даже определенная ирония в том, что она снова окажется за его спиной. Ей гораздо интереснее, что за бумажки у него в руках появились.
– А это что? – Она кивает на листы.
– Оценки участников, – усмехается Всеволод Алексеевич. – Только не говори, что не знала, как проводят такого рода конкурсы. Пойдем.
Он берет ее под локоть, и вместе они проходят в пока еще пустой, гулкий зал. Он идет за стол, Сашка усаживается за ним. Она знала, конечно. Давно уже иллюзий не питает. Вопрос, зачем это все Туманову? Если его мнение даже никого не волнует, если все оценки заранее проставлены? Просто потусоваться? Повод выбраться из дома? А еще Сашку очень волнует, как он собрался сверяться с выданными ему списками, если очки остались в гостиничном номере?
В зал начинают пускать зрителей. Всеволод Алексеевич утыкается в бумажки, что-то чертит в выданном ему блокнотике, склонившись над столом. Потом начинает шептаться то с одним соседом по судейскому столу, то с другим. Остальных членов жюри Сашка не знает, судя по всему, это какие-то местные музыканты. Но Всеволод Алексеевич такой человек – ему все граждане бывшего СССР приятели, он со всеми мгновенно найдет общий язык. Если захочет. А сегодня почему-то хочет. И Сашка вскоре догадывается, почему. С чего вдруг такая бурная деятельность. Он хочет казаться занятым и недоступным. Потому что стоит ему распрямить спину и сесть спокойно, какая-то зрительница тут же спешит к нему с телефоном.
– Всеволод Алексеевич, можно с вами сфотографироваться?
– И куда вы собираетесь сесть? Мне на колени?
Сашка не видит выражения его лица, но прекрасно слышит его тон. Ну да, вставать и выходить из-за стола он не хочет, чтобы не привлекать лишнего внимания. Один раз встанет – вслед за теткой целая очередь желающих выстроится. Но он, тем не менее, двигается, усаживает бабку рядом с собой. Кому-то из членов жюри вручается телефон, дабы сделать более-менее приличный снимок, а не «селфи», которое практически всегда выходит убогим. Тетка забирает телефон и уходит на свое место. Но выглядит она совсем не как человек, исполнивший давнюю мечту. Тетка выглядит потерянной и расстроенной. Как же знакомо, думает Сашка. Что, добрейший Всеволод Алексеевич из телевизора в жизни оказался не таким уж милым? Из образа выпал, да? Обидно, но случается.
Но Сашку волнует не тон Туманова. А тот факт, что он вообще нагрубил. Что-то ему не нравится, он чувствует себя некомфортно. Когда все хорошо, Всеволод Алексеевич сам полезет обниматься, будет позировать, соберет толпу
