упускать всю красоту. В Кисловодске надо ходить пешком. Тем более что нам недалеко. Дольше бы объезжали.
Улица спускается с горы, и Сашке остается только порадоваться, что им вниз, а не наверх. Но Всеволод Алексеевич шагает довольно бодро. Погода отличная: не жарко и не холодно, дышится тут легко. Кисловодск – это же город-парк, если она ничего не путает.
Слева галерея маленьких магазинчиков, несколько кафе. Справа стенды с афишами, по которым Сашка скользит взглядом, машинально ища знакомые лица и фамилии. И находит родное лицо на общей афише фестиваля «Музыка Кавминвод». Почетный гость и председатель жюри, ого! Конечно, его фото на первом плане. Красивый, в галстуке-бабочке, в смокинге. Сколько лет снимку-то? Лет двадцать. Ну и что! Сейчас он еще лучше.
А Всеволод Алексеевич и внимания не обращает. Он противоположную сторону улицы рассматривает, кафешка его заинтересовала. Проголодался, с утра они только чай попить успели, поезд прибыл рано.
– Может быть, сначала заселимся? – робко предлагает Сашка. – Все-таки у нас два чемодана. Да и странное кафе какое-то, ни одного человека за столиками.
– Рановато для восточной кухни, я полагаю. Но я в любом случае хотел тебя в другое место отвести. Тут был просто легендарный ресторанчик. Надеюсь, есть до сих пор. Какой там аджапсандал! А шашлык! С фирменным соусом, с лавашом, м-м-м.
Сашка улыбается. Кому что, а Всеволоду Алексеевичу поесть, вкусно и сытно. Диета его замучила, наверное, больше, чем все болячки вместе взятые.
– А вон там наш театр, Сашенька, – Всеволод Алексеевич показывает ей огромное каменное здание, возвышающееся над дорогой. – Туда мы вечером пойдем, смотреть на местные молодые таланты.
В конце улицы угловой магазин, обычный гастроном с сохранившейся советской атрибутикой: тяжелыми деревянными дверями, барельефами на стенах с изображением продуктов и маленьким кафетерием с высокими столиками. Туда Всеволод Алексеевич и заныривает. Сашка, конечно же, за ним.
Без тени смущения он занимает столик у окна, придвигает их чемоданы к батарее и идет добывать им по чашке кофе.
– На песке, Сашенька. Все по-настоящему. Попробуй! Я тебе еще сливки взял и пироженку.
Он ставит перед ней блюдце с огромным кремовым «поленом». И по глазам видно, как ему самому хочется жирного шоколадного крема и пропитанного сахарным сиропом бисквита. Но такую дозу углеводов придется заливать вед ром инсулина. Сашка не спрашивает, зачем он взял для нее это сладкое безобразие. Она в конце концов поняла, что для него удовольствие хотя бы ее накормить. Поухаживать.
Себе он миндальное пирожное взял. Одно название, что пирожное, скорее уж печенье. И кофе у него без сахара, крепкий, ароматный. Побриться утром он тоже не успел, а может, не захотел в поезде возиться. И на щеках и на подбородке пробивается седая жесткая щетина. Красивый. Сашка невольно любуется им, потягивающим кофе, задумчиво глядящим в окно. Она любит свое домашнее сокровище и недолюбливает сценического Туманова. Но сейчас он в какой-то третьей своей ипостаси, особенной. Не по-домашнему расслабленный, но и не искусственно-улыбающийся со сцены. Он сосредоточен, он мысленно уже на фестивале, он с утра уже всех построил вокруг себя. Он привез ее в город, где Сашка раньше не бывала, а он знает каждый уголок, судя по всему, и он чувствует себя хозяином положения, мужчиной. И Сашке такая расстановка сил нравится.
– Вы здесь часто выступали?
– Нет, не так уж и часто, – пожимает он плечами. – Чаще отдыхал.
– Я думала, вы море любите!
– Я люблю море. А Зарина считала, что мне полезнее прогулки по парку и минералочка вместо еды. Наверное, она была не так уж и не права. Раз в год мы традиционно сюда приезжали, с самой свадьбы. Мы обычно отдыхали в дальнем санатории, высоко в парке. Оттуда пока до цивилизации доберешься, уже ничего не захочешь. Но можно и не добираться, там все свое, даже бюветы с водой. Скука смертная. Ну что, пошли?
Отель неплохой, чистенько, опрятно. Здание новое, но какой-то совковый налет все же чувствуется: красные ковровые дорожки в коридорах, фикусы в кадках. Но номер у них большой, с огромной кроватью, мягким диваном и плоским телевизором перед ним, что еще Всеволоду Алексеевичу для счастья надо?
По законам жанра он должен был бы плюхнуться сейчас на кровать, не раздеваясь. Наверняка же устал с дороги. Но Всеволод Алексеевич, к ее немалому удивлению, стягивает с кровати покрывало, чуть ли не двумя пальцами, запихивает его в шкаф, и только потом заваливается на белые простыни. Замечает ее озадаченный взгляд и поясняет:
– Постельное белье стирают после каждого постояльца. А покрывала раз в пять лет, скорее всего. Можно представить, сколько чужих грязных задниц на них сидело! И не только сидело. Кстати, не вздумай ходить по полу босиком, в шкафу должны быть одноразовые тапочки. Проверь, чтобы в упаковке. В этих коврах столько заразы!
У Сашки челюсть отвисает. Обычно она читает нотации такого рода, но даже ей не удавалось достигнуть подобной степени занудства. И уж тем более такой степени брезгливости. Вроде бы раньше такого за ним не замечала.
– Что ты так странно на меня смотришь?
– Да вот вспоминаю одну любопытную запись. Большая компания артистов на каком-то пляже. В девяностые. Не очень трезвые, не очень одетые, мягко говоря. И одна двухлитровая бутылка, предположительно колы, но я не поручусь, что в ней была только кола.
– Зришь в корень, – хмыкает он, вытягиваясь на постели. – Иди сюда. Ты не устала с дороги?
Сашка послушно заползает к нему под бок, мысленно сожалея об идеально наглаженных простынях, которые до ночи в первозданном виде не доживут.
– Вискарь там был, разумеется.
– Вы помните эту вакханалию?
– Я помню эту запись. Она потом по всем желтым передачам засветилась. Еще бы, столько звездных лиц. А скорее задниц. Так что тебя в ней так поразило? Надеюсь, не мои неприличные плавки?
– Пфф. В то время я на плавки и не подумала бы смотреть, – фыркает Сашка. – Вот эта общая, одна на всех бутылка меня и поразила. И как спокойно вы пили из горла, все по кругу. А вы потом еще и сигарету изо рта у какой-то певички вытащили, мол, дай затянуться.
Всеволод Алексеевич пожимает плечами.
– Во-первых, мы наверняка были уже пьяные. Во-вторых, ты не сравнивай. Там все свои, своя компания. А в гостинице не пойми кто до тебя жил, потом не пойми как убирались.
– Или вы просто не любите гостиницы, – догадывается Сашка.
И его можно понять. Всю жизнь по чужим углам. И не всегда пятизвездочным. Он и сейчас, когда в номер
