его ярость вышла за пределы всего, что я уже испытала. Даже не помню, что его вывело из себя, но его глаза почернели, и он бросился на меня. Он не остановился после одного удара, одной пощечины, как обычно. Не было ни отчаянной мольбы о прощении, ни обещаний, что такого больше не повториться. Только еще больше насилия. Больше боли. Я боялась не за свою жизнь, а за своего ребенка. Я любила ее всем сердцем, всей душой. Она была моим всем, и я не могла ее потерять. Вот о чем я в отчаянии думала, а не о боли, и прямо перед тем, как упасть во тьму, о пронзившем меня ужасе.
— Сказал, что она упала с лестницы, — проник в мой затуманенный разум чей-то голос. — Она почти на девятом месяце, — с отвращением продолжил голос. — Как кто-то мог сделать такое с юной девушкой, тем более, с беременной…
Голос умолк.
Я быстро приоткрыла глаза. У моей кровати стояли двое, смотрели карту пациента и переводили взгляд на меня. Все тело болело. Такое чувство, будто меня сбил грузовик. Я изо всех сил пыталась вспомнить, как попала в больницу. Мои мысли переместились к ребенку, и страх стер все остальное. Мой круглый живот, поддерживавший меня последние четыре месяца, который я любила больше всего на свете, исчез. Мое чрево опустело. Я знала это. Ненависть, более горячая, чем когда-либо, прожигала мои вены… ненависть к Сиду. На этот раз мои глаза распахнулись полностью, и я схватила за руку удивленного доктора.
— Мой ребенок, — прохрипела я в отчаянии. — Где она?
Ладонь женщины накрыла мою руку, выражение ее лица смягчилось.
— Ваш ребенок в отделении интенсивной терапии. Ей нужно особое внимание, но с ней все будет в порядке.
Она выдержала паузу.
— Сосредоточьтесь на выздоровлении. — Ее тон подводил разговор к концу, но я все не отпускала ее руку.
— Мой муж? — продолжила я, ненавидя наши брачные узы. — Он знает? Он знает, что с ней все в порядке? — спросила я с отчаянием.
Доктор слегка вздрогнула и испытующе посмотрела на меня.
— Нет, мы как раз собирались сообщить ему о состоянии вас и вашей дочери, — в ее голосе проскользнули стальные нотки, и я поняла, что она знает, что он со мной сделал.
— Не надо, — взмолилась я. — Не говорите ему, что она жива.
Ее лицо покинули всякие эмоции, и она придвинулась ближе ко мне.
— Мисс Грегори, по закону я обязана сообщить вашему мужу о состоянии его ребенка.
Я боролась за то, чтобы глаза оставались ясными и открытыми.
— Это не его ребенок, — пылко заявила я. — Она не его. Ни один отец не станет месяцами избивать мать своего ребенка, пока беспомощный малыш пытается вырасти. Ни один человек не поступил бы так. Лишь чудовище, — быстро и тихо проговорила я. — Пожалуйста, вы должны мне помочь.
Я перешла к мольбе. Ради жизни дочери. К Сиду мы вернуться не могли. Он убьет нас. Убьет меня. Я бы не привела беззащитного ребенка в этот ад. Моего ребенка. Он думал, я не знала, кто он такой. Чем он занимался. Я знала. Он недооценил меня, потому что считал, что окончательно сломал меня. Но часть меня все еще оставалась целой ради нашей дочери. Нет, я знала, что он причинял людям боль, убивал. Что он был как-то связан с наркотиками. Я должна бежать. Если он узнает, что дочь жива, то никогда не прекратит охоту на нас. Это был мой единственный шанс.
Женщина, казалось, боролась с чем-то, глядя на меня. Конечно, выглядела я плачевно. И также себя чувствовала.
— Хорошо, — тихо прошептала она.
Я с облегчением обмякла, хотя до победы было еще далеко.
— Спасибо, — выдохнула я, глядя на ее бейджик. — Алексис.
Итак, каким-то образом она заставила Сида думать, что ребенок, которого он назвал Хиллари, мертв. Он приходил ко мне в палату, сидел у моей постели и рыдал, умоляя о прощении. Я держалась стоически, изо всех сил стараясь не обращать на него внимания, и дышать сквозь боль от хватки на моей руке. Каким-то способом я выстояла. Выдержала удушающий яд его присутствия, прежде чем он ушел, пообещав вернуться, как только сможет. Он оставил кого-то следить за мной, дав мне отдохнуть от него. Он не возвращался три дня. Достаточно долго, чтобы я восстановилась ровно настолько, чтобы начать ходить. Чтобы сбежать. Алексис, доктор, спасшая нам жизнь, устроила нас в реабилитационный центр жертв насилия, принадлежащий ее другу, до тех пор, пока я не поправлюсь достаточно, чтобы путешествовать. Я не хотела там оставаться, жаждала уехать как можно дальше и как можно быстрее, но Алексис убедила меня задержаться и поправиться до конца.
Так я и сделала, все время ожидая, что Сид ворвется в центр и найдет меня. Найдет нас. Этого не произошло. Алексис дала мне достаточно денег и детских вещей, чтобы я уехала подальше. Она также достала нам документы с новыми именами. У нее имелись связи, опыт общения с женщинами в бегах, так что она знала, как заставить нас исчезнуть. Обстоятельства были против нас. Испуганная мама-подросток и новорожденный ребенок в бегах. Целых шестнадцать лет мне не очень-то везло, родители меня не воспитывали, но в первые недели жизни Лекси я была уверена, что за мной присматривает ангел-хранитель. Именно он послал мне Алексис. И этот же ангел привел меня в небольшой отель к двум замечательным людям, оплакивающим потерю своей дочери.
Я проснулась как от толчка. Появление Сида запустило цепочку вызывающих отвращение воспоминаний. Обшарив глазами комнату, я увидела в кресле напротив Сида, он сидел, закинув ногу на бедро, и наблюдая за мной. Я мгновенно поднялась и кинулась к другому краю кровати.
— В юности ты была хорошенькой, Пуговка, — задумчиво сказал он. — Но теперь превратилась в красивую женщину.
Его глаза скользнули по моему лицу.
— Даже с учетом временных недостатков. — Надо же, какое деликатное описание моих травм.
Мне удалось оттолкнуться от кровати, встав как можно дальше. Сид сделал вид, что не заметил этого.
— Признаюсь, я… — казалось, он подыскивал слово, — был недоволен, когда ты убежала от меня. Более того, ты ускользала от меня целых шестнадцать лет, — сказал он напряженно, вставая и застегивая пиджак. — Затем…
Он направился ко мне, и я вжалась в стену, так как больше мне деться было некуда.
— Я, в конце концов, сделал перерыв. Нет, я никогда не переставал тебя искать. — Он на секунду замолчал. —
