Может быть, то новое восприятие смерти, которому она научилась из-за несчастного случая с ней самой, обостряло ощущения и лишало объективного взгляда на вещи.
— Она была совсем молодой?
— Слишком молодой, чтобы умереть. Хотя в самом конце казалось, что смерть — лучший выход, — ответил он, глядя куда-то в темноту, и голос его звучал как будто издалека. — Иногда даже трудно вспомнить то хорошее, что было. Все годы, пока она не заболела.
У нее замерзли ноги. Она подтянула их повыше и завернула в полу халата, напрягая при этом мышцы левой ноги так, что все тело пронзила острая боль.
— Значит, после того выпускного бала вы двое оставались близкими друзьями. — Это был, конечно, вопрос, а не утверждение, но Гил почему-то нахмурился, обернувшись к ней лицом.
Губы его медленно раздвинулись в тонкую ироничную улыбку, брови приподнялись, и он кивнул.
— Да, — сказал он, почти усмехаясь. — Думаю, можно сказать, что мы оставались близкими друзьями после того выпускного бала. Даже Флетчера сделали вместе.
У Дори перехватило дыхание. Она будто ступила на минное поле и боялась сделать следующий шаг.
— Извините, я не знала.
Он пожал плечами.
— Я думал, что знаете. Что, может быть, Флетчер вам рассказал.
— Нет, он… Нет. Об этом он не говорил.
— Все это было уже давным-давно. Потом я еще раз женился. Родился Бакстер. Знаете, иногда мне кажется, что это было как во сне, — сказал он. Потом задумался и тихо добавил, так тихо, как шепчется в поле ветер: — Как в кошмарном сне.
— Здесь у вас хорошая ферма, — сказала она, резко поднимаясь и меняя тему разговора. Ногу вдруг пронзила острая боль, и на глаза навернулись слезы. Дори закусила нижнюю губу, ожидая, пока боль пройдет и вернется нормальное зрение. Из-за света, льющегося из окон, она не видела ничего, кроме теней и темного неба. Но заставила себя подойти к перилам и стала смотреть в темноту, отстраняясь и физически, и эмоционально.
Ни к чему ей знать про его кошмары. Да и про его боль. Ей бы разобраться с собственными муками. Залечить собственные раны.
— Как вы полагаете, Авербэки еще вернутся сюда? — спросила она, вдыхая чистый свежий запах больших равнин и поражаясь их беспредельности и тому, насколько безразличны они в жизни людей, которые их обрабатывают.
— Думаю, что нет, — сказал он, прислоняясь к двери и вытягивая руки вверх. Взгляд его медленно скользил снизу вверх по спине Дори, скрытой махровым халатом. Она была высокая и разве что чуть-чуть худенькая. Темные волосы, обращенные к нему длинной стороной, отражали приглушенный свет из окон и становились сверкающими потоками темно-рыжих волн. Лицо ее, подрисованное лучами света и тенями, казалось прекрасным и утонченным. На нем ярко выделялись огромные выразительные глаза и высокие тонкие скулы. Он понимал, что когда-то она была очень красива. Да, пожалуй, Флетчер немного недооценил ее, сказав, что сейчас «на нее уже вполне можно смотреть».
— Если Флетчер решит остаться здесь, они, наверно, оставят дом ему, — помолчав, добавил он.
Она наблюдала за семейством Хаулеттов уже больше месяца, и, если отбросить в сторону почти что постоянные, ежедневные споры и ворчание насчет вождения машины, у нее сложилось впечатление, что отношения между отцом и сыном просто замечательные.
— А почему он может решить не оставаться? — спросила она.
— Канзасский экспорт. — Она обернулась и посмотрела на него. Он продолжал: — Похоже, никому нет дела, что мы всегда на первом или втором месте по производству пшеницы. Что каждый год мы производим столько говядины, что можно прокормить половину страны. Что наш штат обеспечивает себя энергией больше чем на сто процентов. Или что наша аэрокосмическая промышленность — Цессна, Бич, Лерджет, Боинг — все это здесь относительно слабо развитые отрасли, хотя, конечно, именно в Вичите строят почти все частные и государственные самолеты. Канзас славится экспортом. Своими детьми. Мы рожаем президентов и ученых, а они потом разлетаются по всему миру.
— Так что мальчишек здесь не удержать, да? — Она уселась на перила, заметив, что ноги совсем заледенели. Звук его голоса согревал ее. Его присутствие вытеснило из сознания такие мелочи, как простуда или воспаление легких.
— Да и девчонок тоже, — ответил он, горько усмехаясь. — Мэтью, например, считает, что, если бы девушки не уезжали, большинство парней тоже бы оставались здесь. Он просто убежден, что мысль о том, что людям надо жить вместе, в группах, в пещерах, — такая мысль могла родиться только в женском мозгу. А деревни были придуманы лишь для того, чтобы женщина могла слоняться от одного селения к другому, выискивая самые красивые горшки и яркие бусы.
Можно было бы поспорить с этой теорией о роли полов, но все прозвучало так забавно, что вместо спора она просто расхохоталась.
Этот звук она почти уже забыла. А Гил его забудет нескоро.
— Что ж, я очень рада, что он решил остаться на ферме. Он ведь может существенно приостановить развитие социологии, — сказала она и тут же отвернулась, поймав себя на том, что из простого развлечения разговор превращается в некое подобие выяснения, насколько совпадают их взгляды и мировоззрения.
— Да, уж он-то наверняка основал бы новую школу социологии. Но его видение мира было бы лучше, чем вы думаете. Он любит женщин. Считает, что в бесконечном долгу перед ними за изобретение полуфабрикатов и микроволновой печи.
Она хихикнула. Немного помолчав, она спросила серьезно:
— А что вы будете делать, если Флетчер решит уехать? Он уже говорил с вами об этом?
— Нет. Но и я в свое время не говорил об этом с моими родителями. До тех пор, пока точно все не решил, и они все равно не смогли бы ничего изменить, — ответил он. — Конечно, я надеюсь, что он решит остаться, но даже если он уедет, я его пойму. Мясо и пшеница — это еще не весь мир. И фермерство не для каждого.
— Так, значит, вы уезжали отсюда. А потом вернулись?
Он кивнул.
— У меня ничего не вышло.
— Почему? Что произошло? — Он посмотрел на нее и во взгляде читалось «ты — задаешь — слишком — много — вопросов», но уже собрался ответить, как она остановила его. — Извините. Это меня не касается. А Флетчер уже знает, кем он хочет быть?
Гил рассмеялся.
— Судя по тому, как он водит машину, автогонщиком. Но сперва ему надо получить права.
— Вот оно что, у него еще нет прав? — спросила она, еще более преклоняясь перед терпеливостью Гила по отношению к сыну.
— Разрешение у него есть, но шестнадцать ему исполнится только через несколько месяцев. Поэтому-то ему и сложно, ведь он водит грузовики и тракторы лет с десяти или двенадцати.
