На огромной кровати, стоящей в центре комнаты, лежит кто-то, и через мгновение он шевелится.
Мое дыхание сбивается, но у меня есть небольшая надежда, что все будет не так плохо, как мне показалось. Он явно не мучает того, кто это, если позволяет ему спать на роскошной кровати королевского размера.
— Милая, — воркует Брэд, как заведенный, — у меня есть для тебя подарок. Просыпайся.
Он пододвигает меня ближе к кровати, пока мое замешательство нарастает.
Кажется, что время вокруг меня замедляется, когда человек переворачивается и откидывает покрывало.
Пара усталых голубых глаз встречаются с моими, как только она поднимает голову, и, несмотря на морщинки вокруг них, которых раньше не было, осознание поражает меня, как долбаный грузовик.
— Нет, — вздыхаю я, откуда-то находя в себе силы и вырываясь из объятий Брэда.
Я не перестаю двигаться, пока не сталкиваюсь со стеной.
К этому времени она уже сидит, откидывая с лица свои дикие вьющиеся волосы, и смотрит на меня, почти такая же растерянная и шокированная, как и я.
— Б-Брианна? — выдавливает она из себя в полном неверии.
— Нет, — повторяю я. — Нет.
Она смотрит на меня еще несколько секунд, прежде чем ее шок перерастает в нечто совсем другое.
В гнев.
Он такой сильный, такой мощный, что, я уверена, от него по воздуху пробегает холодок.
— Какого хрена ты делаешь с моей дочерью? — бросает она Брэду с чистой ненавистью в голосе.
На мгновение я почти горжусь тем, как яростно она говорит. В прошлом я считала свою мать исключительно слабой. Хрупкой, жалкой и легко ведомой.
Возможно, морщины на ее лице — не единственное изменение с тех пор, как я видела ее в последний раз.
— Я привел ее для тебя, милая. Я знаю, как сильно ты по ней скучала.
Весь воздух вырывается из моих легких, когда я наблюдаю, как Брэд — мужчина, с которым я трахаюсь уже несколько месяцев, — движется к моей матери и берет ее руку в свою.
Ее гнев ничуть не смущает его.
Вместо этого он поднимает свободную руку, чтобы смахнуть с ее щеки локон — точно так же, как он сделал это со мной в другой комнате, — а затем сжимает ее челюсть.
— Я просто хочу сделать тебя счастливой, mi amor. (пер. с исп.: моя любовь)
6
НИКО
— НИКО, — рычит Тоби, наваливаясь всем весом на дверь спальни, пытаясь протиснуться внутрь. — Перестань быть таким гребаным слабаком, — ворчит он, прежде чем попробовать снова.
Дверь дребезжит, комод, который я придвинул к ней, как слабак, в котором он меня обвиняет, сдвигается вперед на дюйм.
Я знал, что это не будет надежным планом, когда запирался здесь. Но я подумал, что это может оказаться достаточно серьезным испытанием, чтобы заставить его отказаться от этой идеи. Если мне повезет.
Очевидно, я недооценил упорство моего лучшего друга, потому что сегодня утром он занимался этим чертовски долго.
— Я не позволю тебе испортить все еще больше, чем это уже есть. У тебя гребаный экзамен.
Он снова врезается в дверь, рыча то ли от боли, то ли от напряжения, я не уверен.
Комод сдвигается дальше от двери, позволяя Тоби просунуть руку внутрь и каким-то образом протолкнуть его еще дальше, пока он не проскользнул в комнату вместе со мной.
Его грудь вздымается, волосы растрепаны, школьная форма растрепана, когда он стоит, затаив дыхание, и свирепо смотрит на меня.
— Ты придурок, — бормочу я со своего места на краю кровати Брианны, одетый в те же боксеры, в которых был уже несколько дней.
— И от тебя чертовски воняет. Она разозлится, когда придет домой и обнаружит, что запах твоего пота пропитал каждый дюйм этого места.
Мои губы сжимаются в тонкую линию при мысли о том, что она никогда сюда не вернется.
Прошло четыре дня. Четыре гребаных дня, и никто не нашел ничего, что могло бы быть использовано.
Тоби и Тео проверили ее через все системы, которые у них есть, и они уверены, что она все еще в стране.
Как бы это ни обнадеживало, с каждым прошедшим днем боль и отчаяние становились только сильнее, и я тону совершенно по-новому.
Я думал, что горе в те дни после потери отца было невыносимым. Но, по крайней мере, я знал, что исход этого был окончательным.
Сейчас так много неизвестных, что я не знаю, куда идти.
Жива ли она? Страдает ли она?
И если она все еще дышит, ненавидит ли она меня сейчас еще больше, чем когда-либо, потому что я не защитил ее? Потому что я не пришел за ней?
— Прекрати это. Просто, черт возьми, прекрати это, — требует Тоби, перетаскивая комод Брианны на место, прежде чем распахнуть окно и выйти из комнаты.
Когда он возвращается, в руках у него стопка чистой одежды, сверху лежит моя сумка для стирки.
— Иди и разберись со своим дерьмом, Нико. Не позволяй этим ублюдкам думать, что они побеждают.
— Так и есть, — шиплю я. — Они отняли у меня слишком много. — Я ненавижу, насколько уязвимым кажусь, но ничего не могу с этим поделать. Я чертовски сломлен.
— Мы этого не знаем. Возможно, она ждет, когда ты найдешь ее прямо сейчас.
— Тогда ей нужно сказать нам, где она, черт возьми, находится.
— Это случится. Мы вернем ее, — уверенно заявляет он.
Я вздыхаю, опустив голову в знак поражения.
Это было ошибкой, потому что зловоние, о котором он упомянул, когда впервые вошел, ударяет мне в нос, и я стону от отвращения.
Передо мной появляется стопка одежды в его руках.
— И, черт возьми, побрейся. Это тебе не идет.
Я поднимаю глаза, пристально смотрю на него, желая, чтобы он просто съебал в школу без меня, как делал каждый день на этой неделе.
Ну и что, что у нас сегодня утром экзамен?
Какой, блядь, смысл, когда все рушится вокруг меня? Что, блядь, хорошего может принести пара пятерок?
Но, несмотря на эти мысли, крутящиеся в моей голове, мое тело не подчиняется мозгу, и я оказываюсь на ногах и бреду через квартиру Брианны в ее ванную.
Захлопываю за собой дверь, звук ее удара эхом разносится по тихой квартире, когда я бросаю одежду на стойку и отворачиваюсь, чтобы отлить.
Поднимаясь, я упираюсь свободной рукой в стену перед собой и опускаю голову в знак поражения.
Водка, которую я пил как воду последние пару дней, заставляет меня бешено дрожать. Я не в том состоянии, чтобы идти в школу сдавать экзамен. Но я не думаю, что у меня есть выбор.
Думаю, мне просто нужно молиться о чуде. Не то чтобы мне с ними особенно везло в последнее время.
Я думал, что согласие Брианны быть моей в прошлую пятницу вечером было началом перемен для меня, а не началом того, что все стало еще более хреновым.
Джейд разрывает мой телефон с тех пор, как я не появился на нашем учебном сеансе в понедельник вечером. Она хочет поговорить, хочет выслушать мое признание в том, что я снова облажался и потерял лучшее, что было в моей жизни. Но я не могу этого сделать.
Рассказав об этом, вы сделаете это еще более реальным, чем кажется прямо сейчас.
— Черт, — рявкаю я, отодвигаясь и отталкиваясь от стены.
Я подхожу к раковине и несколько секунд смотрю на фарфор. Я бывал здесь несколько раз за последние несколько дней, с тех пор как решил переехать, но ни разу не взглянул на себя.
Я не мог.
Я знал, что все, что я увижу, глядя на себя, — это человека, который потерял все, и я не мог смириться с тем, что увижу это так же, как и чувствую.
Я делаю глубокий вдох и поднимаю голову.
Горький смешок срывается с моих губ, когда я замечаю темные синяки вокруг глаз. Большая часть воспоминаний о прошлых выходных исчезла, остались только усталость и опустошение последних нескольких дней.
С моим бледным цветом лица и сомнительными зачатками бороды, покрывающей подбородок, я выгляжу так, будто постарел лет на двадцать за четыре дня. Тоби прав. Выглядит не очень, но—
— АРГХ, — рычу я и с размаху бью кулаком в зеркало перед собой, с болезненным восхищением наблюдая, как оно разбивается вдребезги. Стекло тут же раздирает мне костяшки пальцев, и кровь струйками стекает по осколкам.
