уже, мы ещё… — она протестует, заканчивает мысль, глядя на меня через хрусталь и шампанское, — … только начали.
— В такую рань… Ивницкая, мы аристократы, — я говорю убежденно.
— Сто процентов. От начала времен, — Ивницкая подтверждает важно и гордо. — Ну ладно, от Рюрика. И минимум в двадцатом поколении.
— Енька спалит — убьет, — я предвкушаю довольно.
Чувствую себя, действительно, школьницей, которая уроки в кино прогуливает. Или паука «любимой» однокласснице в пенал подсовывает. И восторг от подобной гадости-радости внутри бурлит, кружит-вьюжит.
Или это шампанское.
Оно же коварное, пусть и не пьянит.
— Я никогда не видела, чтоб Женька так волновалась, — Ивницкая сообщает задумчиво.
Косится на Арчи, который в свободное кресло с пятой попытки запрыгнул.
Свернулся и уснул.
— Она всегда, — я отзываюсь эхом и… нехотя.
Из-за меня, за меня.
Моя старшая сестра, читавшая в мамины дежурства на ночь приключения Вольки ибн Алёши и сотню других книг и учившая со мной уроки, переживала и переживает за меня всегда. Даже если грозной и стервозной она казаться старается.
Или есть.
Только не для меня и остальных, домашних.
— Аурелия Романовна собралась сделать мне невообразимый подарок, — тему я перевожу, делюсь полученной от мамы новостью. — Семейная реликвия, которую вручила ещё Елизавета Алексеевна. Это жена Александра Первого.
— Ого, — Ивницкая восхищается, но про исторические ценности ей слушать неинтересно, поэтому на другое она тоже соскакивает. — Подарит — покажешь. Как, кстати, Лёшка? Уже совсем большой, да?
— А то… — губы в улыбке расползаются сами, а руки тянутся к телефону, дабы последний, позавчерашний, отчёт показать. — Наш Лешик уже на стулья сам карабкается и на второй этаж всё рвётся забраться. Но бастует против вилки. Они его там все дружно кормят. Под песни и пляски.
И это, когда человеку два с лишним года!
Взрослый он, хотя и Лешик.
Из-за кудрей, которые усмирить и подстричь наш Алексей Григорьевич никому не даёт. Даже Адмиралу, что обожаемый папа и почти божество.
— Алин, там Серж наконец приехал… — Енька, влетая без стука, тормозит на полпути к нам, оценивает обстановку, чтобы уже накрашенные глаза прищурить, протянуть вкрадчиво, а оттого до жути зловеще. — Вы… вы чего тут…
— Тренируемся, — Ивницкая ляпает, не моргнув глазом. — Вечером, знаешь, сколько тостов будет? Тебе налить?
— Нет.
— Правильный ответ, нам больше достанется.
— Алкоголички две…
— Евгения Константиновна, — я, соскакивая на пол, возражаю, как в лучших чувствах оскорбленная, и нос повыше задираю, — будет вам известно, я не алкоголик. Я будущий нарколог.
— Угу, — моя сестра соглашается ядовито. — Из тех, кто с пациентом по одну сторону баррикад и белочек.
— Исключительно для лучшего комплаенса, Женька!
Её имя выходит смехом.
И визгом, потому что подушкой по макушке мне прилетает без предупреждения и объявления войны. И пустой бокал на ближайшую поверхность я отставляю поспешно, уворачиваюсь от очередной подушки и несусь зигзагами в спальню.
К кровати.
На которой подушек много, и где-то между ними меня притопить пытаются. Или задушить одной из них.
Ещё защекотать, а потому спасаюсь я отчаянно.
— Енька, я сдаюсь!
— Там стилист приехал, а вы тут бухаете! Невесте как бы переживать положено, алкоголичка местная!
— О чём?
— О времени, Алинка!
— Его ещё много, — подушку, нацеленную мне в лицо, я отбираю с пыхтением, проклинаю мысленно Ивницкую, которая на помощь не спешит, как бутылку искать, так она первой была, а тут… — Ень, мы всё успеем. Клянусь!
— Мам!
— Мала-мала, куча мала!
Хохот и крики на нас обрушиваются неожиданно и враз. Наваливаются сверху два чудовища, которых Жека по непонятной мне причине упорно зовёт принцессами.
Ага, ужасов, если только.
— Юля! Аня!
— Ма-а-ам… — мартышки вопят хором.
Лезут обниматься и целоваться.
Тоже сражаться.
И стоящего в дверях Жеку я, подняв голову и чуть отползя в сторону, замечаю. Он, наблюдая за нами, снисходительно усмехается. Не торопится, сложив ручищи на широкой груди, спасать любимую жену, у которой левую ногу среди подушек и детей только и видно.
— Так, хорош, — о, жену Жека всё-таки спасает, вытаскивает за вытянутые к нему руки, помогая вертикальное положение принять и рубашку одёрнуть. — Маму я себе забираю.
— Ну, па-а-ап…
— Ты маму уже забирал переодеваться, — Юлька, старшая, губы дует обиженно.
А я выразительно выгибаю бровь.
Прохожусь взглядом по Еньке, которая почему-то в рубашке и брюках. А час назад она носилась по отелю в платье. Но комментарии, видя показанный мне за спиной кулак, я благоразумно оставляю при себе.
Получаю подарки чудовищ, из-за которых у себя в номере они и не усидели. И на все-все вопросы про торт, платье и длинную-длинную, вот такую, белую машину я отвечаю. Обещаю клятвенно, что первый и самый большой кусок торта будет точно им.
Точно-точно.
— И фигурку шоколадную нам? — Юля, упирая руки в боки, уточняет деловито.
Щурит глаза, как Енька.
Сходятся угольные ресницы, за которыми лукавые искры прячутся.
— Целых две фигурки, — глаза я округляю.
Делаю рывок к ней, чтоб защекотать. Довести до поросячьего визга, с которым по кровати старшее чудовище удрать от меня пытается, но «Аина», как весело кричит Анька, быстрее. И на появление Рады и щелчки фотоаппарата я уже внимания не обращаю. Не думаю, как мы будем выглядеть.
Даже хорошо, что пара снимков за сегодня получатся настоящими.
А потому дуреть мы продолжаем.
Пока Серж, отрекомендованный лучшим стилистом города, в гостиную не вплывает, и гору сундуков-чемоданов за ним следом не вносят. Когда же он является, то Енька собираться тоже уходит.
И только Жека тормозит.
Он утаскивает, ухватив за локоть, меня обратно в спальню, чтобы дверь прикрыть и, проведя рукой по ёжику ультракоротких волос, произнести:
— Алин, ты сегодня замуж как бы выходишь. Мы тебя выдаем… В общем, я чего сказать хотел… — Жека… смущается, невозможно и невероятно, но глаза он отводит и улыбка у него выходит смущенной. — Ты, если чего, говори сразу. Я за тебя голову хоть Гарину, хоть чёрту лысому оторву. И Адмирал, похоже, тоже. Мы тебя в обиду не дадим, вас всех. Короче, помни, что тебе есть кому звонить. Ладно?
— Ладно, — я выговариваю непослушными губами.
Не шевелюсь, когда, осторожно хлопнув по плечу, Жека выходит.
А я остаюсь в спальне одна, слышу потявкивание Арчи, голоса Сержа и Ивницкой, но не слушаю их. И не иду, пусть и пора делать из меня сказочную принцессу.
Идеальную невесту, как с обложки глянца.
Время тикает.
Но… я стою и, сжимая пояс пеньюара, отчаянно моргаю.
И не реву.
Пусть Жека и сказал то, что мне когда-то так отчаянно хотелось услышать.
* * *
Первый курс подошёл к концу незаметно.
Кажется, только
