– Ты заслужила успех. Я всегда знал, что ты талантлива. – Он помолчал. – А Маркус Левин? Какое он имеет ко всему этому отношение?
– Только не к моей личной жизни!
Его лицо налилось краской.
– Я вовсе не имел в виду…
– И правильно делал.
– Да нет же, – проговорил он тихо. – Просто я его знаю.
– Эбби что-нибудь тебе рассказывала о наших отношениях?
– Только, что у вас совместные дела.
– Он был моим спонсором, – объяснила Джулия. – Используя деньги твоей матери.
Она заметила, как вспыхнули его тусклые глаза, как будто его ударили ножом.
– Расскажи.
Она послушалась.
– Но у тебя нет настоящих доказательств? – спросил он, закуривая очередную сигарету. На этот раз его руки тряслись еще заметнее.
– Мне не нужно доказательств. Я знаю.
– Ты ему что-нибудь говорила?
– Нет. Эбби отсоветовала.
– Я рад, что ты не сказала. – Глаза их снова встретились. – Мне очень жаль.
Она поняла, что он имеет в виду.
– Я считала его другом. Он появился в такое время, – теперь-то я это понимаю, – когда друг мне был особенно необходим. Он сумел… возродить мою веру в себя как специалиста. Я ему доверяла… – Как она ни старалась сдержаться, голос ее дрогнул.
– Ему нельзя доверять. Теперь я знаю.
– Я тоже. Он – Иуда.
– Кто же тогда я – блудный сын?
– Я же сказала, я тоже не без вины. Если бы я послушалась предупреждений…
– У Салли были на это основания. С ней я тоже скверно обошелся. Она хотела выйти за меня замуж, но я не хотел на ней жениться. Она настаивала, и тогда я пошел к матери. Армбрустеры делали для нас электронные детали, зависели от нас семьюдесятью процентами своего бизнеса. Мать заявила Роджеру Армбрустеру, что или он освободит меня от Салли, или она разрывает контракт. – Его глаза потемнели. – Видишь, разве мог я тебе рассказать такие вещи?
– Жаль, что ты не попытался. Возможно, тогда я смогла бы быть честной сама с собой. Например, признать, что я подделка. Что я совсем не та, за кого ты меня принимал, что я не в состоянии отдать себя целиком, связать себя полностью. Меня это ужасало. Одиночество для меня не наказание, я так себя надежнее чувствую. Так никто не может сделать мне больно. Ты один смог, и это напугало меня, потому что ты превратил меня в женщину, которой я не знала, с которой не могла справиться, – хуже, которую я не могла контролировать. Именно поэтому я и искала рациональное объяснение всему происходящему. Я всегда отлично ориентировалась в жизненных реальностях, здесь же речь шла о чувствах. Они меня пугали. Как пугали твои отношения с матерью. Я знала, там что-то не так, но боялась лезть вглубь, пытаться что-то выяснить. Страшилась того, что могла обнаружить. Говорила себе, что лучше не вмешиваться, а это значит, я боялась, что таким образом могу разрушить наш брак. Это освобождало меня от ответственности за его исход… Я была, – закончила Джулия, вспомнив нелестный, но совершенно точный портрет, нарисованный Крис, – эмоциональной трусихой. – И она решительно сделала вывод не в свою пользу. – Так что и я должна сказать, что мне очень жаль.
И пока они смотрели друг другу в глаза, Джулия поняла, что он, как и она, знает, что война окончена, хотя кое-какие сражения еще идут.
– Твоя мать верно меня оценила, иначе ей бы никогда не удалось сделать то, что она сделала. Да, она видела меня насквозь. Лучше, чем я сама.
– Ты тоже бродила впотьмах, – произнес Брэд. Джулия вспомнила последние шесть лет, наполненных успехом, благополучием и Дженни, но все равно ответ ее был правдив:
– Да.
– Ты изменилась, – заметил Брэд.
– Надеюсь.
Пережив боль и став более чутким, он перевел разговор на менее острую тему.
– Расскажи мне о Дженни. На кого она похожа?
– На тебя.
– На меня!
– Не только внешне. Я узнаю тебя в ней во многом. Она как ртуть, ты тоже таким был – только что радовалась, уже грустит; беспокойная, настроение часто меняется, очаровательная, раздражающая… Но я ни за что в мире не хотела бы, чтобы она изменилась. Она – весь мой мир.
– Может быть, когда-нибудь… ты разрешишь мне посмотреть на нее?
– Воскресенье подойдет?
Брэд смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Мы собирались в Диснейленд. Дженни твердо убеждена, что это то место, куда уходят маленькие девочки после смерти. Если бы ты приехал туда к десяти часам…
– Куда?
– Ну, когда пройдешь турникеты, там есть арка у станции железной дороги. Через нее ты выйдешь на главную улицу, это самое любимое мое место. Пройдешь немного и увидишь прекрасную модель магазина образца 1910 года. На углу есть цветочный киоск, там собраны все звери Диснея, чтобы с ними можно было сфотографироваться.
– Я там буду.
Джулия опустила глаза в бокал, не в силах вынести его взгляда.
– Давай я закажу тебе новый коктейль, у тебя лед растаял.
Когда официантка ушла, Брэд признался:
– Я и не смел надеяться. Спасибо тебе.
– Она и твоя дочь, – ровным голосом проговорила Джулия. – Я была бы плохой матерью, если бы лишила ее отца возможности с ней общаться.
– Я бы не посмел тебя винить, если бы ты так поступила. Но будь уверена, я не позволю матери причинить ей хоть малейший вред.
– Ты не должен забывать, что она не только знает о Дженни, но, я уверена, следит за ней. Именно поэтому и появился Маркус. Если она сможет доказать, что я плохая мать, живу с человеком, которого выгнали с работы за воровство…
– Не сможет, – заверил Брэд. – С этого мгновения мать не имеет к нам никакого отношения. Это точно, Джулия.
– Замечательно, что ты так считаешь. Но ведь у нее всегда свои планы.
– У тебя есть все основания для подозрений, но сейчас все по-другому. Я сам другой. – Опять, сознавая, что он скользит по тонкому льду, Брэд переменил тему. – Скажи мне, чего мне ожидать от воскресенья? – спросил он.
– Мозолей на ногах.
Брэд впервые за весь вечер рассмеялся.
– Я не шучу. Ей удержу нет. Дженни могла бы решить всемирную энергетическую проблему.
– Как же ты тогда справляешься?
– Твердой рукой, двумя твердыми руками, моей и Барбары.
– Ты ведь всегда была поклонницей жесткой дисциплины, особенно самодисциплины.
– Да ты оглянись вокруг: недисциплинированные дети превращаются в недисциплинированных взрослых. Дженни не будет воспитываться по доктору Споку!
– Мама шлепает дочку? – усмехнулся Брэд.
– Когда необходимо. У нее сильная воля. Если я ей позволю, она всех приберет к рукам. И хотя я не согласна на сто процентов с моей теткой, что детей не должно быть видно и слышно, я также не считаю, что их следует распускать. Я держу ее на длинном поводке, но из рук его не выпускаю.
