Впервые в жизни Алексу Маршаллу показалось, что он заглянул в ад.
— Боже мой, Розмари! Ты отлично знаешь, как я их приобрел. На твое девичье имя, Розмари Бэйнтер! Но ведь ты понимаешь, что от этого они не стали твоими! — Он нервно забарабанил пальцами по столу. — Впрочем, не важно. Они также являются совместно нажитой собственностью, как, скажем, дом или машины. Так что не пытайся кусаться, не то мигом окажешься в суде.
— Ай-яй-яй, какие выражения, — ужаснулась она. — Лучше тебе быть повежливей, Алекс. К тому же у мужчин в твоем возрасте запросто может случиться удар. Смешно, ты ведь всегда уверял меня, что бываешь холоден как лед, когда ведешь переговоры. Значит, это была еще одна маленькая ложь. Ну что ж, все, что я могу сказать, — в жизни не слышала про эти акции. Насколько я могу судить, их вообще не существует. Но если они все же существуют, если они приобретены на мое имя, я не могу не задать вопрос: откуда они взялись? Как их приобрели? С помощью каких-то махинаций? Извините! Но ведь это противозаконно! Конечно, мне далеко до таких гениев, как ты. Я, простушка, позволила мужу распоряжаться моим именем. Но простушка или нет, я знаю, в чем заключается долг законопослушного гражданина. И если акции существуют, Алекс, то я обязана поставить в известность службу безопасности.
— Ты не сделаешь этого! — ахнул он. Но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы убедиться в обратном.
— Одному Богу известно, чем это кончится, — продолжала Розмари. — И если даже тебе удастся избежать тюрьмы, то это наверняка положит конец твоей карьере! Потому что я уверена: человек, преступивший закон, предавший доверие своих компаньонов, торговавший их тайнами, до конца своей жизни не сможет найти работу. Алекс, детка, ты попался!
— Розмари! — бледный как мел воскликнул Алекс. — Что ты со мной делаешь?
— Именно то, что ты делал со мной! — Сахарная оболочка наконец-то слетела, крем и глазурь обвалились, в ее глазах горела непримиримая ненависть. Алекс почувствовал, как волосы встают дыбом. Он не верил, что такое могло случиться. Его собственная жена — милая, добрая, терпеливая, домовитая Розмари — обчистит его до нитки после всех прожитых лет! Он же верил ей…
— Я тебе верил! — выкрикнул он. — Я всегда тебе верил до конца! Как ты можешь так поступить со мной?
— Это ты-то верил мне! — передразнила она с мрачной издевкой. — Просто чудесно услышать от тебя такое. Как я могу так поступить? Позволь, объясню — с величайшим удовольствием! Техника проста до удивления. Все, что от меня требовалось, — просто следовать твоему примеру. Ты сам научил меня, как пускать пыль в глаза, лгать, воровать и предавать и в то же время делать невинные глазки. До меня доходит медленно, Алекс, но раз уж дошло — то держись. Тебе следует быть благодарным, что я смилостивилась и лишила тебя только денег, оставив возможность работать. Потому что если бы не было Криса — я с радостью уничтожила бы тебя. Так же, как ты уничтожал меня своей ложью. Правда, мне не понадобилось бы для этого целых десять лет.
— Я тебя не узнаю. — Его рассудок отказывался оценить размеры случившейся катастрофы. Кто эта женщина? Что случилось с той Розмари, которую он любил? — Я гляжу на тебя, — дрожащими губами вымолвил он, — и вижу незнакомку.
— А ты представь, Алекс, что перед тобой зеркало и ты в нем видишь свое отражение. Так что всмотрись получше, а потом убирайся вон из моего дома и из моей жизни.
— У тебя совсем нет сердца?! — вскричал он.
— Было одно когда-то, да ты его разбил.
Он кое-как поднялся, желая поскорее избавиться от этого кошмара, от этих издевательств. Но куда ему пойти? Не назад же к Флер! Невозможно. Как он будет жить? На что он будет жить?
— И ты ничего мне не оставишь? — почти умоляюще спросил он.
— Вот это! — Розмари схватилась за обручальное кольцо. Оно сидело плотно, не желая расставаться с привычным местом. Розмари набросилась на него что было сил, как на живое, и кое-как стащила, поранив палец. — Это можешь забрать. На память. — Кольцо покатилось по столу в сторону Алекса. — А вот это я оставлю, — она коснулась ожерелья, — оно слишком дорогое.
Долли Бэйнтер услышала, как хлопнула дверь и заурчал мотор автомобиля. Она всполошилась и слетела вниз по лестнице:
— А где Алекс?
— Ушел. — Розмари все еще сидела за столом. Ее била крупная дрожь, а по лицу струились слезы. — И на сей раз я уверена, что он больше не вернется.
— Ох, милая моя! — заломила руки Долли. — Я так надеялась! Что случилось? Что он сказал такого?
— Много всякого, и кое-что даже было правдой. Вечер был довольно поучительным, но, к сожалению, все это случилось слишком поздно.
По мере того, как Розмари излагала последние события, Долли приходила в ужас.
— Ты ограбила его, Рози. Ты не имела права. И как ты могла так ужасно поступить!
— А ты думаешь, мне было легко? — закричала Розмари. — Это был самый жестокий поступок за всю мою жизнь, но я должна была его совершить, иначе окончательно бы погибла. Мне надо было отстоять саму себя. Забавно, — всхлипнула она, вытирая слезы. — В колледже у Смита все в один голос звали меня мягкотелой, сентиментальной плаксой. Диана, Берни… даже Флер. — Она горько рассмеялась. — Видели бы они меня сейчас! Вот уж потеха…
Но миссис Бэйнтер сердито покачала головой.
— Гордость, — пробурчала она, — в тебе говорила самоубийственная гордость.
— Да, гордость, — подтвердила Розмари, — но не самоубийственная. За вечер я отстояла почти миллион баксов. Неплохо для нескольких часов работы.
— За деньги не купишь счастье… — завела Долли избитую истину, но Розмари нетерпеливо перебила:
— Пожалуйста, мама, избавь меня от заезженных клише насчет любви, брака и верности. Я выросла на них. Больше того — я прожила с этими ценностями почти тридцать лет. И черта с два от них был хоть какой-то прок.
— Ты стала такой жестокой, Розмари. — Долли невольно повторила слова Алекса. — Такой жестокой, что я с трудом тебя узнаю.
— Мама, — Розмари выключила моечную машину и поплелась наверх, — я стала такой, какой меня сделала жизнь.
С годами Лео Фрэнкленд стал еще более привлекательным. Легкая седина на висках, тонкая сетка морщин в уголках глаз — признаки, что это мужчина не первой молодости — привнесли в его облик обаяние опыта. А раскатистый баритон оставался все таким же чарующим.
— Я просто старая, побитая молью развалина, — с тайной гордостью заявлял он. — Кое-кто даже зовет меня сварливым. Диву даюсь, откуда у такой молодой женщины, как ты, нашлась пара минут, чтобы поболтать со мной. Ты ведь знаешь, что мне уже пятьдесят.
