Он сменил тему и принялся излагать ей одну забавную историю за другой — Лео был в этом большой мастак. И на протяжении следующих двух часов Диану посвящали в подробности жизни их общих знакомых по Йелю и знакомых Лео с Капитолийского холма. Он поразил ее, сообщив истинную подоплеку скандала с продажей оружия Ирану, рассказал, кто будет следующим директором ФБР и как происходило бракосочетание Керолайн Кеннеди. Диана слушала, завороженная, ведь ее ушей коснулись слухи с самого Олимпа! Незаметно подошел черед кофе и коньяка — за окном сгущались зябкие весенние сумерки, пронизанные редким дождем.
— Ты не хотел бы пройтись? — предложила она. — Мне необходим глоток свежего воздуха.
— Такой дождик мне не помеха, — отвечал Лео, взяв Диану под локоть. — Я видывал бури и похлеще. Ну а теперь расскажи, как дела в фирме? Ты все еще на старом месте?
— На будущий месяц должны утвердить мое партнерство.
— Отлично! Да я никогда и не сомневался в твоем будущем. Моя милая Диана, я так часто вспоминал о тебе в те ужасные дни с Анной. Часто и с большой любовью. — И он приободрился. — Помнишь, как мы играли в снежки возле библиотеки? Господи, ты тогда вся вывалялась в снегу!
Диана успела позабыть, каким близким был ей Лео. И вот теперь он напомнил ей об этом, провожая до дому.
— Извини, что я не поднимусь к тебе, — сказал он, держа Диану за руку. — Завтра у меня деловой завтрак с Патом Мониганом, а потом надо будет сразу вернуться в Йель.
Она его простила. Было условлено провести уик-энд в Вермонте.
— И там, — сказал он, — мы поговорим как следует.
Всю следующую неделю Диана то и дело впадала в прострацию, когда оставалась у себя в кабинете одна. Она забывала о бумагах на столе, отключалась от окружающего и вновь и вновь пережевывала свой разговор с Лео — вернее, разговор Лео с нею, ведь она почти все время молчала. Стоило закрыть глаза, и в памяти возникало его лицо, его голос. Да, Лео умел оставить после себя память.
— Я часто вспоминал о тебе, — сказал он, — с большой любовью. — Слова эхом отдавались в пустой комнате. Она тоже вспоминала о нем. Более чем часто. Постоянно. Даже неотвязно. Он был предметом ее горя, ее желаний, ее фантазий.
Даже то, что она просто посидела с ним за обедом, что на несколько часов он целиком принадлежал ей, было чудом.
— Ты разрушил мою жизнь, — хотела бы она дать ему понять. — Ты сделал меня равнодушной к остальным мужчинам.
Однако на самом деле это было бы не совсем честно. В конце концов она ведь искренне любила Аврама.
Однажды ей даже стало любопытно: как поведут себя эти двое мужчин, доведись им повстречаться. Поначалу Диана решила, что молодой человек показался бы Лео настолько незначительным, что на него можно просто не обращать внимания. Однако Аврам вовсе не был незначительной личностью, стоит вспомнить его упрямство, его оригинальные взгляды на жизнь. Диана решила, что Аврам вел бы себя вежливо и с изрядной долей скепсиса, а Лео наверняка задрал бы нос и удалился с оскорбленным видом.
Вот это-то и беспокоило Диану. Ибо в основном Лео остался почти таким же, каким запомнился со студенческих лет: живой, остроумный, красивый и сексуально привлекательный. И если бы он захотел, они могли бы тот вечер закончить в постели.
Однако в ярком дневном свете Диане никак не удавалось избавиться от горечи, пронизывавшей каждое сказанное им слово. Ее раздирали сомнения: то ли пожалеть бесчестно преданного страдальца, то ли разозлиться на него за то, что он так носится со своим горем. Да и вообще эта история ее шокировала. Неужели Лео никогда не подозревал, что его жена была нимфоманкой? И с какой стати Анне, которую наконец-то застали врасплох, расписывать ему все свои эскапады вплоть до мельчайших деталей? По мнению Лео, она находила некое извращенное наслаждение в таких издевательствах.
Еще больше возмущало Диану поведение юного протеже. Стать возможным объектом мести столь влиятельной персоны, поставить под угрозу блестящую карьеру ради сомнительного удовольствия переспать с дамой не первой молодости? Сумасшествие!
Кстати, Лео ошибался: Диана была знакома с Анной Фрэнкленд. Это было на факультетском студенческом чаепитии: ей запомнилась пышнотелая деловая дама с натруженными руками и уверенными манерами. Она уже тогда казалась старухой, и было абсолютно непонятно, с какой стати ей понадобилось путаться со студентом.
— У тебя такой вид, словно ты вот-вот откроешь тайны мироздания, — пошутил заглянувший в офис Байрон.
— Я хочу разобраться, почему люди поступают так, а не иначе.
— А, всего-то! — засмеялся Байрон. — Ну, ответ прост. Потому, что у них на то есть причины.
— Большое спасибо!
Последующие полторы недели пронеслись, как выстреленные из пушки, не оставляя свободной минуты на размышления о личных неприятностях.
Сначала Флер со своими проблемами. Потом возвращение упрямой, нераскаявшейся Берни. И под конец — к восторгу и ужасу окружающих — возобновление тяжбы «Симплекса». «Харриган» нашел в себе силы сопротивляться. Диану как будто протащили через выжималку — и профессионально, и эмоционально.
Она поднималась на борт самолета до Ратланда в полном смятении. Лео без конца звонил ей в эти дни, и они мило болтали чуть ли не каждую ночь. Однако при этом оставалась неясной масса вопросов, связанных с будущим. Диана летела в Вермонт, готовая ко всему.
Появившись в первый день на работе, Берни промаршировала к кабинету Хи Фейнстейна, стиснув зубы и сжав кулаки, готовая отразить любую атаку.
— Прежде чем откроешь рот, — выпалила она, — предупреждаю: лучше помолчи, не говори ничего!
— О чем?
— О сам-знаешь-чем, и сам-знаешь-ком, и о некоторых событиях, которые могли или не могли произойти в одной церкви в позапрошлое воскресенье. Ясно?
— Да такого воскресенья вообще не было! — невинно, как младенец, улыбнулся Хи.
— Хорошо, — отвечала она. — А теперь не могли бы мы заняться делом?
И она преподнесла идею сериала «Сердцевина Нью-Йорка». Идею столь простую и незатейливую, что поначалу у Хи зачесались руки дать ей под зад и взять на ее место любого прохожего.
— Ну вот, ты просто не хочешь замечать очевидного. Когда я отсиживалась… в общем, не важно, где именно я зализывала раны на прошлой неделе, — там, где я была, из воды торчала просто потрясная скала. Я видела ее из своей комнаты в отеле. Такая огромная, в форме птичьего клюва — если бывают птички ростом с милю. Она менялась в зависимости от освещения: утром одна, днем другая, и уж совсем бесподобная в лунном свете. Но смешнее всего было то, что местные ее не замечают. Потому что она всегда там была, понимаешь? И всегда есть. И они слепы к ее красоте.
