— Я просто старая, побитая молью развалина, — с тайной гордостью заявлял он. — Кое-кто даже зовет меня сварливым. Диву даюсь, откуда у такой молодой женщины, как ты, нашлась пара минут, чтобы поболтать со мной. Ты ведь знаешь, что мне уже пятьдесят.
— Пятьдесят — еще не старость, — торопливо возразила Диана.
— Я не делаю из этого секрета, — продолжал он, — и презираю людей, скрывающих свой возраст. Возраст ничего не значит.
Их первое свидание в Нью-Йорке было обставлено со всевозможной галантностью и шиком. Лео знал в этом толк.
Они обедали в «Лютеции», где его привычки были давно известны.
— Я всегда обедаю здесь, когда бываю в городе, — сказал он. — Надеюсь, и тебе нравится обед в зимнем саду.
Их усадили за лучший столик и превосходно обслужили — мелочи, которых ни разу не сподобилась Диана. Зато теперь весь персонал тянулся в струнку перед таким видным мужчиной. Ну и перед ней — заодно.
— Сегодня — своеобразная годовщина, — сообщил Лео, как только они уселись. — Исполняется ровно семь лет с того дня, как мы расстались. И если позволишь, я бы заказал для начала шампанское.
— Конечно! — согласилась Диана, слишком потрясенная тем, что сидит вот так, в трех футах от Лео, чтобы думать о таких низменных вещах, как еда.
— Отлично, — улыбнулся он.
И хотя на протяжении всего обеда Лео не говорил ни а, ни б, у Дианы не возникало сомнений по поводу серьезности его намерений. В то же время он поразил ее откровенностью, излагая историю своей семейной жизни.
— Моя жена, — говорил он, — с которой ты, по-моему, так и не успела познакомиться, поставила своей целью переспать со всеми мужчинами младше девяноста лет, обитавшими в окрестностях Нью-Хейвена. Профессора, мальчишки из обслуги, сексуально озабоченные студенты, диск-жокеи, даже наш настройщик фортепьяно. Анна решила, как говорится, всех уравнять в правах, не обращая внимания ни на расу, ни на вероисповедание, ни на происхождение. Ее объятия оказались шире, чем у статуи Свободы. Но подобная «демократичность» сослужила ей неплохую службу, она уже состоит в правлении одной из партий.
Диана была потрясена. Как такое могло случиться? Почему жена такого гиганта мысли и — если память ей не изменяет — такого страстного любовника предпочла вести себя как последняя сучка? Она сгорала от любопытства, но не смела перебивать.
Впрочем, ей и не требовалось задавать вопросы — Лео нынче вечером превратился в настоящий источник откровений. Он поведал Диане, как долгие годы прожил в счастливом неведении, не подозревая о вероломстве жены. Будучи доверчивым мужем и преданным отцом, он, кроме того, еще и являлся опорой во всех ее начинаниях. Ведь не кто иной, как Лео, настоял на том, чтобы она не бросала учебу, не кто иной, как Лео, внушил ей веру в свой талант, который в противном случае так и остался бы нереализованным.
— Если бы не моя поддержка, — продолжал Лео, — Анна так и не получила бы докторскую степень, а ведь потом она искренне радовалась тем небольшим успехам, которых добилась.
— Небольшим! — ахнула Диана. Анна Фрэнкленд была признанным научным авторитетом в отечественной истории, лауреатом премии Пулитцера. — Да ведь ее книга по джефферсоновской демократии просто замечательная. Там так много интересных мыслей…
— Спасибо, — улыбнулся Лео, — и извини, что позволил воспринять твой комплимент на свой счет. Эта книга никогда не увидела бы свет, если бы не моя настойчивость и помощь в работе. И ее ни за что бы не напечатали, если бы издатель не оказался моим давнишним приятелем. Мне пришлось на него нажать.
Диана предпочла не вдаваться в подробности. Она вовсе не была настолько уверена, что слава Анны Фрэнкленд на самом деле принадлежала ее мужу. Очевидно одно: Лео настолько убит горем, что не в силах это скрыть. Все его так гнусно предали: и жена, и ученики. И Диана чувствовала, что последнее было особенно болезненным ударом.
Каждый год в сентябре Лео выбирал одного из студентов-третьекурсников (как выбрал когда-то и ее), чтобы взять под свое покровительство и вывести в люди. И этим немногим избранникам Лео отдавал себя без остатка — пестовал их, холил и лелеял, словно породистых жеребчиков для чемпионских скачек.
Задолго до выпускных экзаменов Лео приискивал своим ученикам отличные места для работы. Для этих счастливчиков открывалась прямая дорога в высшие эшелоны власти. Если бы воспитанникам Лео пришло в голову объединиться в клуб, его членами стали бы многие юридические гении нынешней Америки. И Диана, ожидавшая партнерства в «Слайтер Блэйни», не могла не гордиться принадлежностью к такому кругу избранных. Федеральный судья как-то в шутку назвал их «мафией Фрэнкленда».
Два года назад выбор Лео пал на Барта Шафермана.
— Блестящий студент, — хвалил его Лео, — ловил буквально все на лету — этакая поверхностная одаренность, характерная для образованных евреев. И к тому же прирожденный спорщик. Да, теперь-то мне ясно, что он вовсе не настолько талантлив, как показался сначала, но все же выдающаяся личность, этого у него не отнимешь. В Вашингтоне его с радостью взяли бы в любую юридическую фирму. И представляешь, что он выбрал? — Лео горько рассмеялся. — Захотел работать на Ральфа Надира, защищать права потребителей. Я сказал ему: «Барт, это глупо. Ты хоронишь себя заживо». Я столько вложил в него, чтобы обеспечить ему будущее, и, естественно, не хотел, чтобы все это пропадало втуне. И тогда, Диана, — он на секунду замолк от огорчения, — я устроил ему предложение, от которого нормальный человек не смог бы отказаться. Как по-твоему, какая должность является самой вожделенной для только что получившего диплом адвоката?
— Место клерка в Верховном суде, — без запинки отвечала Диана.
Лео кивнул.
— Счастливый сукин сын! — с завистью вздохнула Диана.
— Этого у него не отнимешь. Особенно верно «сукин сын». Мне пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы обеспечить место для Барта, на это ушел не один месяц, и вот, когда наконец миссия была окончена, я возвращаюсь домой утром в понедельник и застаю нашего милого паренька в постели со своей женой. Вряд ли то, чем они занимались, имело отношение к благодарности. Бесподобно, да? Двадцатичетырехлетний сопляк спит с женщиной в два раза его старше!
«А мне казалось, что возраст ничего не значит». Диану покоробило то, как Лео противоречил сам себе. Но ведь ему, бедняжке, пришлось так нелегко. Наверное, он еле оправился от горя. Диана не знала, что сказать в утешение.
— Может быть, — предложила она, — пришло время предоставить это все прошлому…
