Теперь, заставив себя произнести имя Кериды, Линн заставила себя продолжать и рассказала до конца ужасную историю этой несчастной женщины.
Когда она кончила, обе долго молчали. Затем Эмили вытерла глаза, встала, подошла к окну и долго смотрела в надвигающуюся ночь. Сердце Линн болело при виде опущенной головы дочери: подобные разоблачения не должна выслушивать девятнадцатилетняя девушка.
– Бедная тетя Джин, – сказала Эмили. – Наверно, она все эти годы боролась с собой: рассказать или не рассказать?
– Возможно, она не могла рассказать. Есть вещи, о которых нелегко рассказывать. Это все равно как открыть клетку и выпустить наружу льва.
– В любом случае, лев вырвался наружу вчера ночью.
И снова наступило молчание; казалось, для таких событий не находится слов.
Свет настольной лампы высвечивал яркий круг на темном ковре, оставляя дальние углы комнаты, украшенной цветами и полками, с фотографиями и книгами, в мягкой ровной тени.
– Ты любишь этот дом? – почти безразличным голосом спросила Эмили.
– Я не знаю. Я люблю сад, дом будет продан.
– Что станет с папой, как ты думаешь?
– На свете много места. Он найдет себе уголок, я уверена, – с горечью произнесла Линн.
– Я имею в виду, посадят ли его за это в тюрьму?
– Нет, могли бы, но я не хочу.
– Я рада. Верно, что он этого заслуживает. Но все же мне очень не хотелось, чтобы он оказался там.
– Я понимаю. Я думаю, что мы не такие люди. Они обе почувствовали усталость, словно после тяжелого подъема, задыхаясь, они обе взобрались на вершину горы и тут же обнаружили, что перед ними другая, еще более высокая гора.
– Мне необходимо было приехать и увидеть тебя, – резко заговорила Эмили. – Я думала, что сойду с ума, когда узнала об этом прошлым вечером.
– Но у тебя же экзамен на этой неделе.
– Я возьму переэкзаменовку на тот, что я пропустила сегодня. Как только я поговорю с врачом и он скажет, что с тобой будет все в порядке, я тут же уеду. Харрис приехал со мной, – добавила она.
Линн была удивлена.
– Харрис?
– Он настаивал. Он не хотел пускать меня одну. Линн раздумывала над этим.
– Он мне всегда нравился, ты знаешь?
– Я это знаю, и он тоже.
– Ну, а как ваши отношения?
– Как и раньше. Но мы не спешим.
– Это хорошо. Где он сейчас?
– Внизу. Он не думает, что должен войти в дом, но я настояла.
– Как, в такой мороз? Конечно, он должен был зайти в дом. Я надену что-нибудь приличное и спущусь вниз.
– Вниз? – повторила Эмили.
– У меня только лицо ужасное, а с ногами все в порядке.
– Я хотела сказать – подумала, зная твою щепетильность, ты не захочешь, чтобы тебя видели в таком виде.
«Иди вниз и протяни ему руку. Не прячься. Кончилось то время».
– Нет, – сказала Линн. – Мне неважно. Все теперь вышло наружу.
Она провела так много часов в кресле, напротив человека по имени Кейни, чьи румяные щеки, темные с сильной проседью волосы и мощные плечи были обрамлены целой стеной книжных полок с юридическими трудами и научными журналами, что это действовало на нее почти успокаивающе.
– Забавно – сказала она, – что долгие месяцы меня не покидало чувство, будто все это может случиться с жалкими, беспомощными бедняками. Как это могло произойти со мной? Я спрашиваю себя? Смешно, не правда ли?
Кейни пожал плечами:
– Пожалуй, действительно смешно, хотя большинство людей, подобных вам, удивились бы, узнав, что двадцать процентов американцев во время опроса ответили, что ничего страшного нет в том, что при случае мужья бьют своих жен. Знаете ли вы, что в этой стране каждые пятнадцать секунд муж или жених бьет свою женщину? К тому же в этом нет ничего нового. Вы когда-нибудь слышали о «Законе большого пальца»? Это из английского общего права, и оно гласит, что мужчина может бить свою жену палкой, если ее толщина не превышает толщины большого пальца.
– Что я была за дура! Тряпка и дура! – прошептала Линн.
– Я все время вам говорю, перестаньте себя ругать. Окружающим очень легко принять вас за безвольную женщину, потому что раньше вы такой были. Но вы же сильный человек, вы сохранили семью для своих детей. Вы хотели, чтобы у них было двое родителей. И в этом смысле, вы действительно были очень сильны, Линн.
Она вспоминала свою долгую жизнь с Робертом, подобно пассажиру скорого поезда, сидящего против движения, который оставляет за собой места, которые поезд только что проехал. В то же время она смотрела в окно на улицу, где холодный апрельский дождь скользил по витрине магазинчика канцелярских товаров в доме напротив, все еще загроможденной бумажными пасхальными яйцами и цыплятами, хотя Пасха давно уже прошла. Праздничные украшения кажутся невыразимо печальными после окончания самого праздника. Роберт обычно сам красил на Пасху яйца.
– И кроме того, в вашем случае, – продолжал говорить Кейни, – можно было сказать, что у вас были вполне разумные основания надеяться. То есть, с точки зрения тех, кто не обладал в этой области знаниями и опытом обращения с подобными случаями. – Он крайне умный человек, по словам Тома Лоренса и его собственного адвоката. И конечно же, следует учитывать его положение. Я не хочу сказать, что высокое положение – это то, к чему вы стремились, но в глазах публики он был восхитителен, и это не могло не оказывать на вас влияния.
– Я тоже так думаю. Но как, должно быть, несчастен он был в юности!
– Да, но это не оправдание для того, чтобы заставлять других – жену – платить за это. Если это вообще может служить объяснением.
– Когда он был обойден повышением по службе, он лишился всего. У меня даже возникло опасение, что он мог бы убить себя.
– Более вероятно, убить вас, как оказывается.
Кейни снова пожал плечами. Это была раздражающая других привычка, но тем не менее ей нравился этот человек. Он был понимающий и откровенный в разговоре.
– Ему предложили работать в какой-то фирме, открывающей офис в Мехико. Вероятно, ваш муж доволен возможности уехать, даже если он сильно потерял в заработке. Но ему везет, и его адвокат это знает. Он слишком легко отделался в вашем случае. Без криминального обвинения и без огласки.
– Я сделала это ради детей. У них и так осталось ужасное воспоминание об этом. У Энни продолжаются ночные кошмары, даже после специального лечения.
– Ну, он ушел из их жизни, даже и без Мехико. Его адвокат говорит, что он удовлетворен решением суда о разводе – попробовал бы он, черт подери, не быть удовлетворенным! Все дети остались с вами! Он полагает, что будет лучше для них и для него не видеться. По крайней мере в ближайшее время.
