от меня, делая неглубокие вдохи, затем поворачивается и говорит:
― Мэгги мертва, но ты ― нет. И Руби тоже.
Я вздрагиваю, его слова ― словно нож в яремную вену.
Форд шипит.
― Ты ведешь себя как придурок, Уайетт.
― Кто-то должен это сказать, ― огрызается он в ответ.
Я запускаю руки в волосы, провожу ими по бороде.
― Она заслуживает кого-то другого. ― Признание этого вслух разрывает мое сердце пополам. Горячие слезы застилают мне глаза. ― Я никогда не должен был…
― Что, любить ее? ― Перебивает Уайетт. ― Чарли, эта девушка вернула тебя. ― Глаза у Уайетта красные, он качает головой. На его лице отражаются неподдельные эмоции. ― Она заслуживает тебя. Ты боролся за нее, чувак. Ты откачивал ее больше двадцати минут. У нее есть пульс, она дышит благодаря тебе.
Я застываю на месте. Не в силах дышать. Не в состоянии думать. Во мне борются надежда и безнадежность. Я так боялся снова полюбить, что не решался рискнуть, признаться в своих чувствах к Руби. Однажды я чуть не потерял ее. Я могу потерять ее сейчас. Но если бы мне пришлось выбирать заново, я бы снова сделал это.
Без сомнений.
Я смотрю на солнце, встающее на востоке, и у меня на мгновение перехватывает дыхание. Яркое, сверкающее, золотое. Переливы пурпурного и розового. Такое же яркое, как моя девочка-подсолнух.
Руби бы это понравилось.
Мне нужно вернуться туда. Я должен оставаться сильным ради нее. Я не помогу ей, если сломаюсь.
Я выдыхаю и поворачиваюсь к Уайетту.
― Ты прав.
― Я всегда, черт возьми, прав. ― Он одаривает меня дерзкой улыбкой. Потому что это Уайетт. Мой младший брат никогда не спускает меня с крючка, следит за моей задницей через полмира, не давая сойти с ума, и за это я ему чертовски благодарен.
― Уайетт, заткнись, ― приказывает Форд. ― Чарли, держи себя в руках. ― Затем низким голосом он говорит: ― Доктор здесь.
Чарли
Доктор стоит в комнате ожидания с отцом и братом Руби, которые разговаривают вполголоса. Я замечаю сходство. У отца и брата Руби такие же ярко-голубые глаза. У них такая же яростная, упрямая линия подбородка.
С Фордом и Уайеттом за спиной я иду прямо к ним, и когда доктор смотрит на меня, узел напряжения в моей груди ослабевает.
Черт возьми, он смотрит на меня.
― Вы муж? ― спрашивает он.
Я останавливаюсь возле них и скрещиваю руки.
― Пока нет.
Брат Руби, Макс, переводит на меня взгляд. Его руки сжаты в кулаки, словно он собирается выбить из меня все дерьмо.
Пусть.
У меня есть кое-что поважнее, о чем нужно беспокоиться.
Сердце подскакивает к горлу, и я хриплю:
― Как она?
Доктор вопросительно смотрит на отца Руби. Получив от него быстрый утвердительный кивок, он отвечает:
― Руби дышит самостоятельно, и это уже хорошо. В настоящее время она в критическом состоянии и находится под действием успокоительных. У нее учащенное сердцебиение и сломано ребро.
Я вздрагиваю.
Это моя вина. Ненавижу себя за то, что причинил ей боль.
Словно прочитав мои мысли, доктор говорит:
― Сломанное ребро заживет. Вы все сделали правильно. Самое главное ― обеспечить ей надлежащее лечение.
Я сглатываю, выдыхая воздух.
― Как… что с ней случилось?
― Остановка сердца. Из-за ее заболевания в сочетании с адреналином, эмоциональным стрессом и вдыханием дыма ее сердце не выдержало. ― Его глаза осматривают мою грязную одежду, а лицо выражает сочувствие. ― Как я понимаю, у вас была непростая ночь, мистер Монтгомери.
На короткую секунду я закрываю глаза, ярость и боль захлестывают меня.
С DVL, блядь, покончено.
― С ней все будет в порядке? ― спрашиваю я, мой голос срывается.
― Если она переживет ночь, мы позаботимся об остальном. Сейчас мы завершаем все тесты на мозговую активность, пока она без сознания. Но мы не можем делать прогнозы о ее неврологической функции, пока она не очнется. ― Доктор сочувствующе улыбается. ― Полное выздоровление… это будет чудом, мистер Монтгомери.
Я напряженно киваю.
― Хорошо, что у вас там девушка, которая именно им и является.
Доктор обдумывает мои слова.
― Мы будем держать вас в курсе.
― Спасибо. ― Я пожимаю ему руку.
Доктор уходит по коридору, оставляя нас с отцом и братом Руби. В комнате ожидания воцаряется неловкое напряжение.
Отец Руби поворачивается ко мне.
― Ты.
У Уайетта за моей спиной перехватывает дыхание.
Я встречаюсь с ним взглядом.
― Сэр?
Я замираю, опасаясь, что они обвинят меня, хотя я уже сам виню себя. Страшно, что они не позволят мне быть рядом с ней. Но я буду бороться с ними. Я бы посмотрел, как кто-нибудь попытается остановить меня или хотя бы намекнуть, что мне не следует быть рядом с ней.
В его глазах блестят слезы.
― Ты Чарли? Ковбой, которого любит моя Руби.
― Да. ― Я киваю головой в сторону палаты Руби. ― Она ― вся моя жизнь, ― говорю я ее отцу. ― Пожалуйста. Не разлучайте меня с ней.
Проходит целая вечность, прежде чем он кивает.
Я уже двигаюсь, но прежде, чем я успеваю войти в комнату Руби, Макс преграждает мне путь.
Мои руки сжимаются в кулаки.
Я так близко.
Так близко к тому, чтобы выломать эту чертову дверь и добраться до моей девочки.
Я понижаю голос, чтобы меня слышал только Макс.
― Говори, что хочешь сказать, а потом убирайся с дороги.
― Ты знаешь о ее состоянии? ― спрашивает Макс, его челюсть подрагивает.
― Она мне рассказала.
― И ты готов взять это на себя? ― Его голубые глаза, такие же цепкие, как у Руби, приковывают меня к месту. ― Ты готов быть рядом с моей сестрой? Заботиться о ней, когда она будет болеть? Никогда не иметь детей? Смотреть, как она снова умирает у тебя на руках, если до этого дойдет?
Мне хочется ударить этого ублюдка. Но потом я вспоминаю Эмми Лу. Я бы сделал то же самое. Черт, я уже сделал. Если для того, чтобы добраться до Руби, мне придется выслушать все дерьмо от ее брата, я сделаю это.
Я иду к тебе, малышка.
Я подхожу к нему вплотную. В моем уверенном взгляде нет никаких сомнений.
― Я выбираю ее. Я люблю ее. Что бы с ней не случилось,
