что ты будешь делать, Чарли? ― спокойно спрашивает Дэвис. ― Поедешь к нему домой и убьешь парня?
― Эта мысль приходила мне в голову, ― говорю я.
― Оставишь Руби?
Я свирепо смотрю на него. Чертов ублюдок разыгрывает эту карту.
Дэвис подходит ближе и сжимает мое плечо.
― Нет. Сосредоточься на своей девочке. Я решу это.
В голове проносится давнее воспоминание о нас с Дэвисом. Мы охотились, и Дэвис шел впереди меня, показывая дорогу. Я споткнулся в густом подлеске. Ружье выстрелило ― ужасная ошибка, но я помню тот страшный момент, когда на пути пули оказался мой старший брат. Он поднял меня, стряхнул с моих рук ветки и траву.
― Это останется между нами, ― сказал он. ― Маме и папе не нужно знать. ― Его голос был тихим и серьезным для десятилетнего ребенка. ― Я рядом, Чарли.
― Я чуть не застрелил тебя, ― выдохнул я. Я упал на колени, и слезы потекли по моему лицу. Я был еще ребенком, но понял, что чуть не убил своего брата.
Это был несчастный случай.
Но он простил меня.
Он защитил меня.
И он до сих пор это делает.
Я делаю глубокий вдох, принимая все как есть, благодарный за то, что брат меня прикрывает.
― Фотография у тебя?
― Да, ― говорит Дэвис. ― Но если мы выложим ее… может последовать возмездие. Мы не знаем.
― Мне плевать, ― огрызаюсь я. ― Выложи ее, надо наказать Валианта. Пусть все увидят, какое дерьмо он устроил. Пусть узнают, что он сделал с Руби.
Лицо Дэвиса смягчается, он пристально смотрит на Руби.
― Это ради нее.
Я киваю.
― Спасибо тебе, ― говорю я брату. ― За то, что не сдался. За то, что помог вернуть ее.
Взгляд карих глаз Дэвиса встречается с моим.
― Я должен был. Я знаю, что бы это значило, Чарли.
У меня сжимается горло, когда я смотрю, как Дэвис идет к двери. Он останавливается в проеме, его широкая спина напряжена, рука тянется, чтобы потереть плечо.
― Твой шрам болит? ― спрашиваю я.
― Нет, ― говорит он, и в его низком голосе звучит стальная решимость. ― Просто напоминаю себе, кто я такой.
Я хмурюсь.
― Дэвис…
― Не беспокойся обо мне. С Валиантом я разберусь.
Я выдерживаю суровый взгляд своего старшего брата.
― Разрушь его гребаную жизнь, ― говорю я ему, а затем возвращаюсь к своей девочке.
Руби
От тени к свету. Все смешалось, как будто я плыву через болото, чтобы вынырнуть на поверхность океана.
Но как бы я ни была дезориентирована, моим ногам тепло. Меня укрывает тонкое одеяло, накинутое на мое тело.
Я испытываю усталость. В ушах звучат далекие звуки аппаратов, а в груди я чувствую странное стеснение. Я чувствую себя так, словно меня сбил грузовик. Или очень, очень сильный удар кулаком.
Моргнув, я поворачиваю голову на подушке. При виде Чарли в моей груди разливается радость. Мой ковбой придвинул стул вплотную к моей кровати, его сапоги стоят на металлической подножке. Он укрыт слишком маленьким одеялом.
― Чарли. ― Хрипло шепчу я. Слова застревают в моем пересохшем горле, но каким-то образом он слышит меня и шевелится.
А затем вскакивает со стула так быстро, что сотрясает мою больничную койку.
― Руби, ― хрипло произносит он. Дикие и затравленные голубые глаза встречаются с моими, но он не подходит ко мне, чего мне бы очень хотелось.
Он стоит там, тяжело дыша, его грудь вздымается. Он не сводит с меня пристального взгляда, и в нем столько горя. Столько страха, боли и отчаяния, что я чувствую все это.
И я помню.
Все.
Пожар, Уинслоу, адреналин, боль, дождь, падающий с неба.
Мою маму.
Как я умирала с именем Чарли на губах.
Я умерла.
Я прижимаю дрожащую руку к груди. Сердцебиение нормальное.
Я выжила.
Я жива.
Я смотрю на Чарли. Его окружает печаль. Та самая печаль, которую я почувствовала на ранчо в самом начале. Он так не похож на того мужчину, которого я знаю сейчас, на задумчивого владельца ранчо, с которым я впервые встретилась в том баре. У него измученный взгляд, растрепанная борода, напряженные мышцы. Мой ковбой не в себе. Похоже, что он не спал несколько дней.
С трубками и проводами, обмотанными вокруг запястья, я протягиваю дрожащую руку, словно успокаивая медведя.
Он вздрагивает.
― Чарли? ― тихо, обеспокоенно говорю я. ― Иди сюда, ковбой.
Его глаза вспыхивают от моих слов, а затем его лицо искажается, отражая тысячу эмоций, которым я не могу дать названия. С диким ревом он бросается ко мне, возвышаясь над больничной койкой.
Он садится на край моей кровати, рядом с моими бедрами, и нежно прижимает меня к своему огромному телу. Его руки окружают меня, как дом, которым они всегда были.
― Ты вернулась ко мне, ― отчаянно бормочет он. Его глубокий, рокочущий голос звучит как рай для моих ушей. ― Руби. Слава Богу, слава Богу. Ты жива. ― Он целует меня в щеку, в шею, крепко прижимая к себе, словно мы связаны сердцами.
Облегчение в его глазах, его неистовые прикосновения разрушают мой контроль.
Я разражаюсь слезами.
― Да, ― шепчу я. Я плачу, прижимаясь к его теплой, твердой груди, обнимая его дрожащие плечи. Я благодарна ему за то, что он рядом, за то, что я жива.
Из уст Чарли вырывается всхлип.
― Я люблю тебя, ― отрывисто произносит он мне на ухо. ― Я чертовски люблю тебя, подсолнух.
С этими словами он целует меня. Нежно, медленно. Я наслаждаюсь ощущением его грубой бороды на своих губах. Он сжимает мое запястье, и мое сердце разрывается. Он не в порядке.
― Почувствуй, ― шепчу я ему в губы. ― Почувствуй меня. Я в порядке, ковбой. Я жива.
Его тело сотрясает дрожь.
― Руби, ― хрипит он, зарываясь лицом в мои волосы и цепляясь за них изо всех сил. Долгое время он не отпускает меня. Он держит меня, убеждаясь, что я здесь, жива и в его объятиях.
Когда мы наконец отстраняемся, Чарли осторожно опускает меня обратно на подушку. Кровать скрипит, когда он нажимает на пульт, чтобы привести ее в сидячее положение.
― Ты помнишь, что произошло? ― спрашивает он. Он не сводит с меня обеспокоенных глаз.
― Я умерла, ― шепчу
