мы двинулись, пригибаясь, торопясь вверх по лестнице, пока другие члены команды боролись с наступающим огнем.
Я позволил им вести меня, слишком ошеломленный и дезориентированный, чтобы просто следовать за ними, но я оглянулся один раз — на достаточно долгое мгновение, чтобы увидеть, как горит хранилище, моя мечта и все, что с ней связано.
ГЛАВА 38
Это была проводка.
После того как дым рассеялся, и первые спасатели получили ответы на вопросы, я сидел на заднем сиденье машины скорой помощи и тупо наблюдал за происходящим вокруг.
Причина пожара не будет официально установлена до тех пор, пока городские власти и страховая компания не проведут расследование, но я уже слышал обрывистые сведения от пожарных.
Короткое замыкание. Устаревшая проводка — та самая проводка, которую всего два дня назад я сказал электрику сохранить.
Небольшая логичная часть меня говорила, что это не моя вина и пожар все равно бы случился, потому что он не закончил бы переделку проводки, даже если бы я дал ему добро. Но другая, более коварная часть задавалась вопросом, почему я не принял должных мер безопасности, прежде чем открыть хранилище для десятков подрядчиков и подверг их опасности.
Прежде чем начинать строительство, мне следовало убедиться, что все соответствует нормам, но я этого не сделал, потому что был чертовски сосредоточен на сроках.
Одна ошибка, и люди пострадали.
В горле вновь разгорелось жжение. Непосредственные симптомы вдыхания дыма прошли после того, как медики дали мне маску с кислородом, но я все еще чувствовал себя разбитым, словно кто-то вывернул меня наизнанку и до крови испинал.
К счастью, никто не погиб, но двое строителей были доставлены в больницу с сильными ожогами. Оставшийся рабочий отделался ушибами и переломом руки, на которую что-то упало. Я не видел Вука с тех пор, как пожарные спасли нас, но видел Уиллоу, которая ждала снаружи, ее лицо было бледным как снег. К тому времени как я закончил отвечать на вопросы медиков, Вук и Уиллоу уже ушли.
Мне повезло, что внутри не было больше людей и что огонь не перекинулся на другие этажи и не нарушил целостность конструкции здания. Еще больше мне повезло, что пожар произошел не после открытия клуба, когда в нем было много людей.
Но я не чувствовал себя счастливчиком; я чувствовал, что тону.
Я виноват.
Опять я во всем виноват.
Я искал хоть какие-то эмоции — злость, печаль, стыд — и не находил ничего, кроме ужасного, всепоглощающего онемения. Даже чувство вины было пустое, словно огонь высосал из меня всю сущность и развеял пепел по всему телу. Оно больше не проявлялось в виде острых ножей, пронзающих мою совесть; оно просто было, всепроникающее и неосязаемое.
Почему я решил, что смогу это сделать? Открыть ночной клуб за шесть месяцев было безумием, и мне не стоило даже пытаться. Я должен был знать, что поспешность приведет к катастрофе, но я был слишком ослеплен гордостью и самолюбием.
— Это должен быть ты. — Отец уставился на меня, его глаза налились кровью от горя и алкоголя. — Ты должен был умереть, а не твоя мать. Это твоя вина.
Он был прав. Он всегда…
— Ксавьер. — Новый голос проник в туман моих воспоминаний. Он звучал издалека, словно из сна.
Прохладный, нежный, женский.
Мне нравился этот голос. Я чувствовал, что в прошлом он приносил мне большое утешение, но этого было недостаточно, чтобы вывести меня из ступора.
— Ксавьер, ты в порядке? — меня пробудила волна беспокойства. — Что случилось?
Бледные светлые волосы и голубые глаза заполнили все мое зрение, закрыв обзор небоскреба, медиков и любопытных прохожих.
Слоан.
Один из тысячи узлов ослаб, но этого было достаточно.
Мир снова обрел кристальную ясность. С улицы доносились гудки машин, спасатели завершали работу, а в легкие проникал уродливый фантом дыма.
Стоял морозный декабрьский день, но едкий дым прилипал ко мне, как пищевая пленка, впиваясь в кожу и удушая изнутри.
— Ксавьер. — Теплые руки обхватили мое лицо. — Посмотри на меня. — Я посмотрел хотя бы потому, что у меня не было сил спорить.
На лице Слоан отразилось беспокойство. Ее взгляд судорожно блуждал по мне, а когда она заговорила снова, ее голос был мягче, чем я когда-либо слышал.
— Ты в порядке? — повторила она.
Она была в кашемировой водолазке, пальто и брюках. Странно, что я обратил на это внимание, учитывая обстоятельства, но это напомнило мне, что сегодня мы должны были кататься на коньках. В этот самый момент мы должны были находиться в Рокфеллер-центре и наблюдать за людьми, попивая горячий шоколад.
Забавно, что дни, планы, жизнь могут меняться вот так просто.
Один миг — и все изменилось.
— Я в порядке, — сказал я. Мой голос звучал так же пусто, как и чувство вины.
В этом-то все и дело. Я всегда был в порядке, а страдали всегда те, кто меня окружал.
Я жил, а моя мама умерла. Я вышел из хранилища без единой царапины, в то время как двум мужчинам пришлось уехать в больницу с ожогами третьей степени.
— Что случилось? — спросила Слоан, ее голос оставался мягким. — Как…?
— Короткое замыкание, — сказал я прямо. Я выложил ей все: про проводку, предупреждение электрика, свое решение отложить обновление и, самое главное — про свою непредусмотрительность в том, чтобы позаботиться об этих вещах до начала строительства.
— Это не твоя вина. — Слоан всегда обладала удивительной способностью читать мои мысли. — Сам электрик сказал, что проводка не была аварийной. Ты…
— Может, и нет, но это была моя работа — думать о таких вещах. — Я стиснул зубы. — Я не могу так сглаживать углы. Представь, если бы это случилось после открытия клуба. Это была бы еще одна «Кокосовая роща». — Пожар в бостонском Cocoanut Grove в 1942 году стал самым смертоносным пожаром в истории ночных клубов.
— Но этого не произошло. — Слоан стояла на своем. — Я разговаривала с одним из
