Но он, конечно же, начинает в пятьдесят первый. И Сашка делает вид, что внимательно слушает, шагая рядом и потягивая нарзан, которого ей не очень-то хотелось. Но раз добыл, надо пить. Она даже не спрашивает, куда они идут, просто топает за ним. Видит только, что направляются они не в парк, в другую сторону. Уже можно привыкнуть, что он прекрасно ориентируется в самых разных городах, не только курортных. Сашке иногда кажется, что ему вся Россия как родной двор.
– Сашенька, а как ты относишься к Шаляпину? – внезапно, оборвав сам себя, интересуется Всеволод Алексеевич.
– Положительно. Слушать его сегодня трудновато, записи сохранились не лучшего качества. Но я читала его книгу «Маска и душа», – рапортует Сашка.
– После того, как я ее упомянул как одну из своих любимых, конечно же!
– Конечно же! – Она поддерживает его язвительный тон. – Но мне было интересно. И дядька был классный.
– Ну да. Старенький, голубоглазый и с диабетом. Кого-то напоминает! Вполне в твоем вкусе!
Сашка не выдерживает и начинает ржать. Он тоже улыбается.
– Вы еще забыли сказать, что оба певцы и баритоны.
– Стыд и срам, Александра Николаевна! Шаляпин был басом. Настоящим русским басом. Вот займусь я когда-нибудь твоим музыкальным образованием! А сейчас прошу обратить внимание, мы с тобой стоим перед домом-музеем Шаляпина. И я предлагаю его посетить.
Господи, да с ним – хоть на Луну пешком. Но Сашке и правда становится любопытно. Домик небольшой, но симпатичный, ставенки, ажурная веранда, черепица будто пряничная. Возле входа бронзовый Федор Иванович. В полный рост, надо полагать. Ох и большой же был дядька!
Всеволод Алексеевич угадывает ход ее мыслей и, улыбаясь, встает рядом с Шаляпиным. Они одного роста! До сантиметра.
– Признайтесь честно, вы его новая реинкарнация? – смеется Сашка и вопреки обыкновению достает телефон.
Они редко фотографируются, а вместе – так почти никогда. Всеволоду Алексеевичу хватает бесконечных селфи с поклонниками. Но такой кадр грешно не сделать. Позирует, якобы пожимает руку Шаляпину. Артист. Хорошо хоть тут людей нет – музей пользуется куда меньшей популярностью, чем бесплатный нарзан.
В кассе музея его, конечно же, узнают, но в обморок от восторга не падают. Только отказываются брать деньги за билеты и предлагают индивидуальную экскурсию. Сашка с тоской смотрит, как он соглашается. Ей хотелось бы слушать его, а не нудного экскурсовода. К ним выходит тетушка, в которой работник культуры опознается с первой секунды: интеллигентное лицо, идеальная осанка, черное платье в пол и белая шаль на плечах.
– Добро пожаловать в наш музей! Меня зовут Маргарита Павловна, я директор музея и сегодня я проведу для вас экскурсию. Давайте пройдем в первый зал.
Сашке уже хочется зевать. И зачем Всеволод Алексеевич в это втравился? Домик небольшой, за полчаса можно обойти и все экспонаты рассмотреть. А с экскурсоводом придется по часу в каждой комнате торчать, рассказы слушать. А он, между прочим, сам говорил, что не лучшим образом себя чувствует. Правда, с тех пор, как они вышли на улицу, ни на что не жаловался и вид имеет вполне жизнерадостный. Разгулялся.
Но стоит Маргарите Павловне начать рассказ, и все меняется. Сашка не часто бывала в музеях, но каждый раз видела примерно одно и то же: давным-давно выгоревших, смирившихся с маленькой зарплатой и полным отсутствием интереса к их рассказам экскурсоводов, механически тарабанящих заученный текст. Маргарита Павловна сразу рвала шаблоны в клочья.
– Вы только представьте, – вдруг восклицает она, – в крестьянской семье, где нет даже лишнего спального места, рождается мальчик с голосом. С уникальным голосом и уникальной музыкальностью. И первые годы жизни он спит… на клавесине! Каким-то чудом попавшем в крестьянский дом. Клавесине, на котором никто, конечно же, не умел играть. Вот этот легендарный клавесин вы видите сейчас перед собой!
У Всеволода Алексеевича вопросительно изгибается бровь. Сашка знает это движение. Ему очень хочется вставить пять копеек, но он пока что держится. Что-то не так с клавесином, самой историей или теми патетическими интонациями, с которыми ведется рассказ? Но Сашке уже точно не скучно. Потому что в глазах Маргариты Павловны Сашка улавливает очень знакомое выражение.
– Давайте пройдем в эту комнату. Здесь располагалась спальня. Посмотрите на стену, вы видите фотопортрет Федора Ивановича и его супруги Иолы Торнаги. Как Федор Иванович признавался в любви будущей жене! В тот вечер он пел «Евгения Онегина» и вместо привычного текста выдал в зал: «Онегин, я клянусь на шпаге, безумно я люблю Торнаги!» Было ли на земле более красивое признание?
Брови Всеволода Алексеевича ползут еще выше. Сашка прячет улыбку. Как же ей все это знакомо. Все симптомы налицо. И один из них – обожествление семейного союза кумира и его жены. Отсюда и восторг в глазах, и взволнованное придыхание, с которым рассказывается, как признавался в любви легендарный певец, и сто пятьдесят фотографий, развешанных на стене спальни. Наверное, собрали все снимки супругов, которые только существовали.
– Он гулял направо и налево, – шепчет Всеволод Алексеевич Сашке на ухо, пока Маргарита Павловна идет заводить патефон с пластинкой Шаляпина. – У него была вторая, неофициальная, жена. Которая родила ему троих детей. А Иола родила шестерых. Что не помешало Шаляпину оставить ее в революционной России, уматывая от красных в Париж.
Вот за этот цинизм Сашка его просто обожает. За сочетание чувственности, эмоциональности и здорового цинизма. Сама такая же. Его стараниями.
Но про вторую жену Маргарита Павловна предпочитает не помнить. Зато с воодушевлением рассказывает про каждого из детей Иолы, а потом тащит их к вешалке с какими-то явно не Шаляпинскими вещами. За стеклом хранятся самое обычное крепдешиновое платье по моде семидесятых годов и, что еще страннее, потертые, растоптанные женские туфли с неприлично грязными стельками. Хоть бы оттерли прежде, чем выставлять, думает Сашка. Уж явно не грязные пятки Федора Ивановича их растоптали. У балерины Торнаги, что ли, такая лапа была?
Оказывается, вещи принадлежат племяннице Шаляпина! И милостиво переданы ею в музей. Всеволод Алексеевич кашляет в кулак, и это явно не тот кашель, по поводу которого Сашке надо встревожиться. Он банально пытается не ржать. А вот Сашке не смешно. Сашке жалко Маргариту Павловну, так влюбленную в давно умершего Шаляпина, что она готова восторгаться грязными тапками его племянницы. И музей жалко, совсем у них с фондами швах. Круче, чем растоптанные туфли, только кровать, на которой якобы спали влюбленные супруги в двадцать каком-то году, когда гостили в Кисловодске и снимали эту самую усадьбу. Да, она им еще и не принадлежала. Хорошая кровать, широкая, со столбиками
