вроде бы безобидное блюдо. Какая-нибудь заправка с усилителем вкуса легко превращает диетический салатик в бомбу замедленного действия. Если бы он согласился на санаторий… Но сейчас Сашке кажется, что она сама бы не согласилась. Три недели в городе, наводненном бабушками с палками для скандинавской ходьбы, дедушками со стаканами нарзана и ее коллегами в белых халатах, с такими постно-праведными лицами, что аж тошнит… Да Сашка бы повесилась на ближайшем кипарисе. Кипарисы тут шикарные, конечно.
– Хочешь домой? – неожиданно спрашивает Всеволод Алексеевич.
Сашка кивает под одеялом. Он смеется, тянет одеяло на себя.
– Выковыривайся оттуда. И давай чемоданы собирать.
– Два дня еще.
– Ближайший поезд через три часа. Ты умеешь быстро собирать вещи или научить?
Сашка изумленно на него смотрит. Он, конечно, пользуется гаджетами, но не настолько умело, чтобы за две минуты, что она провела под одеялом, выяснить расписание поездов. Его максимум – узнать счет спортивного матча, и то Сашка вывела закладки на нужные сайты ему на стартовый экран.
– Ну спроси волшебную говорилку, если мне не веришь. Заодно можешь билеты забронировать. А старые сдать. Сашенька, расписание регулярных рейсов из крупных городов нашей необъятной Родины я знаю наизусть. А туры по курортным городам мы катали каждое лето и не по одному разу.
– Да ладно… Оно же меняется…
Сашка уже лезет в смартфон. Всеволод Алексеевич наблюдает за ней с насмешкой.
– Не так уж кардинально. Ну что там?
– Через три часа поезд. Завтра будем дома.
Всеволод Алексеевич довольно резво встает с кровати.
– А теперь я научу тебя быстро собирать вещи. Кстати, первое правило мы уже нарушили. На гастролях я чемодан обычно и не разбирал. Правило звучит так: «Чем меньше раскидал накануне, тем дольше спишь утром». Мы же приезжали обычно на одну ночь и то не на всю. Вечером концерт, а рано утром ты уже должен быть в аэропорту. Легче просто открыть чемодан, но ничего не раскладывать. Взял, попользовался, засунул назад.
Он объясняет, а сам уже складывает вещи из шкафа. Сашка быстро к нему присоединяется. Хотя все еще не может поверить, что он серьезно.
– Билеты сначала возьми, – напоминает он.
Значит, серьезно. Сашка в легком шоке. Она привыкла любое путешествие планировать заранее. И она все время забывает, что ему метнуться на другой конец страны – как в соседний магазин за хлебом сходить.
– Всеволод Алексеевич, но вам же здесь нравится… Нарзан бы еще попили…
– Дома попью из бутылки. Ничуть не хуже, – фыркает он. – Знаешь, я еще сорок или сколько там лет назад понял. Мужик может мотаться по гастролям хоть до посинения, может домой вообще на полдня раз в месяц заявляться. В советские времена у меня так и было, когда я то на квартиру, то на машину зарабатывал бесконечным чесом. А женщины так не могут. Для них дом слишком много значит, они к нему эмоционально привязаны, что ли? Стоит ее от дома оторвать – сразу начинаются психи, сопли, слезы. Поэтому я настоял, чтобы Зарина со мной не ездила. Поначалу она за мной моталась, но вскоре мы решили, что ее дело – домашний очаг.
Теперь фыркает Сашка. Поверила она, конечно. Сказки про домашний очаг он может журналистам задвигать. Просто молодому Туманову было удобно, что на гастролях его никто не контролирует. А дома всегда ждут вкусная еда, чистая кровать и соскучившаяся жена. Другой вопрос, что жену во время его отъездов тоже никто не контролирует, и когда Зарина наконец-то это поняла… Ой, ну их обоих с их чудесной философией семейной жизни…
Вещи они собирают за полчаса. Еще полчаса торжественно пьют чай в уже полупустом номере. «На дорожку». Хотя Сашка уверена, едва он сядет в поезд, как потребует стаканы, подстаканники, кипяток и ложечку, чтобы звякала. Сашку слегка мучает совесть. У него сегодня слишком длинный день, вместивший и экскурсию в музей, и ее истерики, и сборы. А теперь еще полубессонная ночь впереди. Хотя в поездах он спит прекрасно. И да, не нужно оценивать его возможности по своим. Она моложе и здоровее, но у него в арсенале многолетняя привычка к кочевой жизни.
– Хватит думать, – смеется Всеволод Алексеевич. – У тебя работа мысли на лице отражается. Все просто: решили – сделали. Не надо ничего переосмыслять. Завтра будем дома, отдохнем от этого отдыха. А в следующий раз в какое-нибудь более интересное место махнем. За границу например. Родина – это прекрасно, но, поверь, есть курорты получше, чем Кисловодск.
– Но не лучше, чем наш Прибрежный, – усмехается Сашка.
На сей раз они вызывают такси. Всеволод Алексеевич, надо полагать, нагулялся по славному Кисловодску на год вперед. За несколько дополнительных купюр таксист помогает им донести чемоданы и загрузить их в вагон. Сашка только радуется, что Туманов не пытается сегодня изображать супергероя. Вероятно, он все-таки устал.
Спать ложатся, едва поезд трогается. У них обычное «СВ», без кроватей, с традиционными диванчиками, разделенными столом. Выбирать уже не приходилось ввиду срочности покупки. Сашке немного жаль, но не говорить же об этом вслух. Она дожидается, пока Всеволод Алексеевич уляжется и заснет, после чего осторожно садится на его диван. Он опять уснул, согнув ноги в коленях, и как раз есть место, чтобы присесть. Сашка просто сидит и смотрит в окно, погрузившись в свои мысли, в сумбурные впечатления от их поездки, в биографию Федора Ивановича, которая никак не выходит из головы. Сидеть, ни на что не облокачиваясь, неудобно, устает спина. Но Сашке кажется, что, как только она вернется на свою полку, она окажется одна. Ее Всеволод Алексеевич куда-то исчезнет, будто он просто сон, иллюзия, плод ее воображения.
– О, господи…
Он садится. В купе достаточно светло, пути освещаются множеством фонарей. Качает головой.
– Сашка, я тебе дихлофос куплю.
– Что? Какой дихлофос? Зачем?
– Тараканов травить! В голове! Иди сюда, недоразумение!
Ему, конечно, неудобно: диванчик и так маловат для большого дяди. Но сам предложил. И Сашка почему-то уверена, что не впервые в жизни он делит тесную полку в поезде с впечатлительной барышней. Так что остается только порадоваться, что теперь на этом месте она. И наконец-то заснуть.
– Мы разучились находиться в тишине. Нас все время должны окружать какие-то звуки. Что-то должно орать, греметь, вещать, иногда петь. Если это можно назвать пением, конечно.
Они со Всеволодом Алексеевичем неспешно идут по главной улице города. Улица исключительно пешеходная, предназначенная для променадов от городской администрации до морского порта. С одной стороны парковая зона, с другой –
