– Боюсь, что в таком случае мне придется принять меры, дабы мое распоряжение было исполнено, – невозмутимо ответствовал граф.
Горация окончательно вышла из себя:
– Вы не м‑можете п‑принудить меня п‑повиноваться вам, милорд!
– Какое неприятное слово, дорогая моя! – заметил граф. – Я никого и никогда не принуждаю.
Она даже опешила:
– Что вы имеете в в‑виду, сэр?
– Дорогая Хорри, неужели я не сказал тебе? Я намерен положить конец нежной дружбе между тобой и Робертом Летбриджем.
– В‑вы не с‑смеете! – заявила Горация.
Граф раскрыл табакерку и не спеша взял оттуда понюшку.
– Разве? – с вежливым интересом осведомился он.
– Нет!
Его светлость закрыл табакерку и кружевным платочком смахнул невидимые крошки с рукава.
– Н‑неужели вам б‑больше нечего с‑сказать? – вскричала взбешенная Горация.
– Абсолютно нечего, моя дорогая, – с невозмутимым добродушием отозвался граф.
Горация фыркнула, словно рассерженный котенок, и выскочила из комнаты.
Ни одна сильная духом женщина, разумеется, не смогла бы удержаться от того, чтобы не ускорить ход событий, а Горация была очень сильна духом. Осознание того, что на нее устремлены взоры всего высшего общества, придавало ей вдохновения. Предположение о том, будто она, Хорри Уинвуд, влюбилась в Летбриджа, заслуживало лишь презрения. Да, он нравился ей, но у нее имелась веская причина не влюбляться в него. Причина эта была шести футов ростом, и, грубо выражаясь, ей следовало продемонстрировать: то, что хорошо одному, хорошо и другому. А если графа Рула удастся подвигнуть на активные действия – что ж, тем лучше. После того как ее негодование поутихло, Горация с нетерпением ждала, что же он предпримет. Но он должен понять, что жена не намерена делить его расположение с любовницей.
Итак, руководствуясь похвальным стремлением заставить его светлость ревновать, Горация принялась ломать голову над очередной экстравагантной выходкой.
Ей не понадобилось много времени, чтобы придумать, в чем именно она будет заключаться. В Ренела должен был состояться ridotto[65], попасть на который она, откровенно говоря, уже потеряла всякую надежду, поскольку Рул наотрез отказался сопровождать ее туда. Они даже немного поспорили из‑за этого, но граф положил конец дискуссии, заявив своим обычным мягким тоном:
– Не думаю, что тебе следует там появляться, дорогая. Сие мероприятие, мягко говоря, не слишком приличное.
Горация прекрасно знала, что высший свет полагает публичные вечера музыки и танцев вульгарными маскарадами, посему решение графа не вызвало у нее особого протеста. До нее доходили слухи о всевозможных излишествах, процветающих на таких вечерах, и, если не считать праздного любопытства, у нее не возникало особого желания там побывать.
Но теперь, когда она вступила в открытое противостояние с графом, дело приобрело совершенно иную окраску, и ей вдруг показалось решительно необходимым обязательно побывать на ridotto в Ренела, а сопровождать ее, разумеется, непременно должен Летбридж. Скандала можно было не бояться, поскольку оба будут в масках, а вот единственный, кому необходимо узнать о дерзкой выходке, – это милорд Рул. Уж если и это его не заденет, значит, его не способно расшевелить вообще ничто на свете.
В качестве следующего шага нужно было заручиться согласием лорда Летбриджа. Она боялась, что сделать это окажется не так-то просто (поскольку он стремился любой ценой не бросить тень на ее доброе имя), но все получилось на удивление легко.
– Сопроводить вас на ridotto в Ренела, Хорри? – удивился он. – А зачем?
– П‑потому что я хочу п‑поехать туда, а Рул не хо… не может отвезти меня, – поспешно поправилась она.
В его блестящих глазах притаилась насмешка.
– Как это невежливо с его стороны!
– Н‑ничего страшного, – сказала Горация. – Т‑так вы отвезете меня?
– Всенепременно, – ответил Летбридж, склоняясь над ее рукой.
И вот, пять вечеров спустя, карета лорда Летбриджа остановилась на Гросвенор-сквер и миледи Рул, в вечернем платье, с серым домино[66], переброшенным через руку, и полумаской, свисавшей у нее с запястья на длинных завязках, вышла из дома, сбежала по ступенькам и села в экипаж. Она специально оставила у привратника сообщение для лорда Рула.
– Если его светлость будет спрашивать меня, передайте ему, что я отправилась в Ренела, – беззаботно сообщила она.
При первом же взгляде на Ренела она преисполнилась восторга оттого, что приехала сюда, несмотря на свои первоначальные опасения. Сады освещались тысячами искусно развешанных золотистых фонариков. В воздухе плыли звуки музыки, и толпы веселящихся людей в карнавальных костюмах разгуливали по вымощенным гравием дорожкам. В многочисленных беседках и домиках, разбросанных там и сям, гостей ожидали освежающие напитки и легкие закуски, тогда как в большом павильоне вовсю шли танцы.
Горация, наблюдая за происходящим сквозь прорези в маске, порывисто повернулась к Летбриджу, который стоял рядом в ярко-алом домино, небрежно наброшенном на плечи, и воскликнула:
– Я так р‑рада, что мы п‑приехали сюда! Вам здесь нравится, Р‑Роберт?
– Только потому, что здесь вы, – ответил он. – Хотите танцевать?
– Да, конечно! – с энтузиазмом воскликнула Горация.
В поведении танцоров в бальной зале нельзя было заметить ничего, способного шокировать самого чопорного и ханжески настроенного человека, но Горация широко распахнула глаза при виде возни, возникшей чуть позже, у пруда под террасой, за обладание маской какой-то леди. Та сбежала оттуда, повизгивая от смеха самым неприличным образом, и ее кавалер бросился за ней вдогонку. Горация ничего не сказала, но про себя подумала, что Рул, возможно, был не так уж не прав, отказываясь посещать вместе с супругой общественные вечера музыки и танцев.
Следует отдать лорду Летбриджу должное – он старательно избегал показывать своей подопечной низкопробные и шумные забавы, поэтому она от души наслаждалась чудесным вечером, поздравляя себя с правильно сделанным выбором развлечений. За ужином в одной из кабинок она призналась, что никогда еще не получала такого удовольствия от вечеринки и что для полного счастья ей недостает только одного.
– Господи помилуй, Хорри, что еще я упустил из виду? – в шутливом отчаянии осведомился Летбридж.
Она очаровательно улыбнулась, так что на щеках у нее показались ямочки.
– Знаете, Р‑Роберт, нынешний вечер станет для меня самым запоминающимся, если мы с вами сыграем в карты!
– Ах, негодница! – негромко произнес Летбридж. – Вы шокируете джентльмена в соседней кабинке, дорогая.
Горация не обратила никакого внимания на его слова, лишь заметила мимоходом, что готова поставить десять к одному на то, что мужчина им не знаком.
– Р‑Роберт, признайтесь, вы же н‑не любите т‑танцевать! А я хочу испытать на в‑вас свое умение.
– Вы чересчур честолюбивы, Хорри, – поддразнил он ее. – Я играл в карты, когда вы еще вышивали гладью. И я готов биться об заклад, что играл лучше, чем вы вышивали.
– Да, мою вышивку в‑всегда заканчивала Л‑Лиззи, – признала Горация. – Но я играю в к‑карты намного лучше, чем вышиваю, уверяю вас. Р‑Роберт, ну пожалуйста!
– Неужели вы полагаете, что я способен ободрать как липку столь невинную овечку, как вы? – поинтересовался он. – У меня не настолько жестокое сердце.
Она воинственно задрала подбородок.
– Вполне в‑возможно, это я обдеру вас как липку, сэр! – заявила она.
– Вероятно, что и так, но только в том случае, если я поддамся вам, – улыбнулся он. – Что я и должен буду сделать, вне всякого сомнения.
– П‑позволите мне в‑выиграть? – с негодованием переспросила Горация. – Я уже не р‑ребенок, сэр! Если я играю, то играю п‑по-настоящему.
– Очень хорошо, – неожиданно согласился Летбридж. – Я сыграю с вами – по-настоящему.
Она радостно захлопала в ладоши, отчего мужчина в соседней кабинке оглянулся на них.
– П‑правда?
– В пикет – на определенных условиях, – сказал Летбридж.
– Ну р‑разумеется. Я ничуть не возражаю п‑против того, чтобы сыграть по высоким с‑ставкам.
– Мы будем играть не на деньги, дорогая моя, – сообщил ей Летбридж, допивая шампанское.
Она нахмурилась.
– Р‑Рулу не нравится, когда я ставлю на кон драгоценности, – сказала она.
– Боже упаси! Мы сыграем на кое-что подороже.
– Как интересно! – воскликнула Горация. – На что же?
– На прядь – одну драгоценную прядь ваших волос, Хорри, – сказал Летбридж.
