– Зачем? – продолжает допрос Шон.
– Ну знаешь… привыкание к новому месту. Ей нужен новый психотерапевт. Вот мы вроде как ходи ли, присматривались.
Шон родился в Нью-Йорке, а значит, такая версия не должна ему казаться маловероятной. И действительно, он на нее клюет.
– Отец однажды послал меня к психотерапевту, когда решил, что я провожу слишком много времени, глядя на Аквамена. Эх, папа, ты опоздал…
– Да, тебе не позавидуешь, – говорит Лори и замолкает.
Я осознаю: Шон не знает, что случилось с Лори. Шон – часть его новой жизни, начатой с чистого листа.
Шон подходит поближе, освобождая выход. Я понимаю – это знак, чтобы я ушел.
– То, что достается легко, – бессмысленно, – говорит Лори, и я понимаю, что он обращается и к Шону, и ко мне. – Имеет значение только то, что достается нелегко. Ради таких вещей можно и перепрыгнуть.
– Как Аквамен? – спрашивает Шон, слегка сбитый с толку.
– Как Аквамен. Или Человек-волк, если ты этим увлекаешься. Или Невидимый мальчик. Если мы не будем сражаться с проклятиями других людей, что нам останется? Только быстрое падение на землю, а какой в этом смысл?
Я знаю, что не могу ответить, ведь там стоит Шон. Приходится рассчитывать, что молчание донесет мое послание. Приходится рассчитывать, что Лори сам поймет: жаль, что его не было со мной, когда я был на крыше в прошлый раз. Приходится верить, что он знает: я рад, что я остался жить.
Я приросла к стулу.
Убивает его. Проклятие его убивает.
Милли промокает уголки глаз носовым платком с кружевами. Она смотрит на меня и, возможно, размышляет, не нужно ли ей поискать платочек и для меня. Но я не плачу. Мой ужас медленно тает, превращаясь в гнев, и отплывает в сторону, точно айсберг, движимый теплым течением в океане.
– Что значит – возможно? – спрашиваю я.
Мой тон заставляет Милли подпрыгнуть на месте.
– Я тебя не поняла…
– Что значит – оно, возможно, убивает его?
Милли ерзает на стуле, явно испытывая дискомфорт.
– Я просто пытаюсь предупредить тебя. Подготовить тебя к худшему. Невозможно знать наверняка…
Судя по нерешительности Милли, она что-то скрывает.
– Но?
– У проклятий есть собственная мрачная логика, – объясняет мне пожилая женщина. – Естественный ход развития. Проклятие Стивена было наказанием не ему, а жестоким ударом по его матери – дочери Арбуса.
– Не понимаю.
Я расстроена, мне не сидится на месте. Я хочу вырваться из заклинариума Милли и найти Стивена. Можно подумать, что с каждым мгновением, которое я провожу здесь в ожидании объяснений Милли, Стивен все больше ускользает. Теперь он уже не просто невидим. Он собирается исчезнуть навсегда.
Милли поджала губы.
– Арбус задумал это проклятие, делающее ребенка невидимым, чтобы украсть его существование – начиная с радости и восторга, сопровождающих появление младенца на свет, – и скрыть его от большей части мира, даже от его собственных родителей. Арбус весьма тщательно продумал это проклятие: он сделал так, чтобы Стивен остался в живых, что давало возможность ему, Арбусу, вечно преследовать мать мальчика. Он все просчитал, ни в чем не полагаясь на случай.
– И поэтому его одежда исчезает. И поэтому он был здоровым младенцем. И поэтому он до сих пор жив.
– Да, думаю, так и есть.
Больше не в силах усидеть, я отрываю себя от стула и меряю шагами пространство возле двери заклинариума.
Милли наблюдает за моим лихорадочным хождением по комнате.
– Но когда Арбус наложил проклятие, оно было наложено на мать Стивена, а не на него самого.
Она замолкает, и я вынуждена встать и посмотреть на нее в упор.
– Я могу только делать предположения. – Она говорит медленно, осмысленно. – Но матери больше нет, и как нам теперь узнать каким будет воздействие проклятия? Если проклятие действительно, рассчитано на несколько поколений, со Стивеном, возможно, все будет в порядке. Но мы не можем быть уверены. Как я уже сказала, по своей природе и намерениям проклятие нестабильно. – Милли вздыхает. – Это значит, что оно непредсказуемо и очень, очень опасно. Для Стивена… и для тебя.
Я ловлю ее немигающий взгляд, стараясь осознать сказанное. Нестабильно. Непредсказуемо. Что вообще означают эти слова? Я-то пытаюсь определить час судного дня и точно просчитать оставшееся нам время, а Милли предлагает мне солнечные часы в облачный день.
Тогда я стараюсь сфокусироваться на чем-то, что могу контролировать: на себе.
– Почему проклятие Стивена может представлять для меня опасность?
– Потому что ты молода и влюблена.
Милли улыбается, но я отворачиваюсь. Любовь кажется далекой, а вот возможность утраты – слишком близкой.
– Это делает тебя импульсивной, – продолжает Милли, – и ты хуже учитываешь риски, которые угрожают тебе самой.
– Меня это не волнует. Только скажите мне, что нестабильность проклятия сделает со Стивеном.
Я поднимаю глаза и пристально смотрю на Милли, хотя мое сердце бешено колотится о ребра, словно птица, которая падает, потому что еще не научилась летать.
Милли быстро втягивает воздух.
– Вот ты и доказала мою позицию. Если хочешь помочь Стивену, тебе нужно позаботиться о себе. С твоим отношением к делу ты можешь принести больше вреда, чем пользы.
– Но разве не поэтому я здесь? – едко спрашиваю я. – Чтобы вы научили меня заботиться о себе?
– Безусловно. – Милли тоже встает. – А Стивен в достаточной безопасности. Столько времени выносить это проклятие – должно быть, он выносливый мальчик.
Я готова засмеяться, но вместо этого поворачиваюсь к Милли спиной. Лично мне утверждение Милли напоминает слова человека, который говорит, что, раз мы пережили землетрясение, подземные толчки не представляют для нас опасности. Все, что приходит мне в голову, – непредсказуемое гнездо щупалец, колышущихся вокруг тела Стивена. О какой безопасности может идти речь, если, например, одно из щупалец может, озверев, обвиться вокруг шеи Стивена и придушить его? В моем представлении Стивен стал целью некоего спектрального убийцы, который может поразить в любой момент, без всякого предупреждения. Сомневаюсь, что в этом случае заверения Милли нам на руку.
Я как раз собираюсь об этом сказать, когда Милли без предупреждения проносится по комнате, подбегает ко мне и берет меня под руку.
– Ну-ну-ну, не надо так хмуриться, – говорит она, подводя меня к лестнице. – У тебя появятся морщины к тому времени, когда тебе исполнится двадцать.
Для женщины ее возраста Милли двигается с невероятной скоростью. Я стараюсь изо всех сил, чтобы не запнуться, когда мы взбегаем вверх по лестнице.
– Куда мы направляемся? – спрашиваю я.
– Конечно же, чтобы завершить твое обучение, – Милли вталкивает меня в магазин комиксов. Я, прищуриваясь, вглядываюсь в темноту.
– Сол, нам нужно поработать, – громко объявляет Милли.
Нескладная тень за прилавком бросает на крошечную женщину любопытный взгляд.
– После стольких-то лет? Неужели ты думаешь, что это разумно?
– Ай-ай-ай! – Милли хлопает в ладоши для пущего эффекта. – Может, ты, конечно, и встревожен, но, скажу я тебе, ты что-то совсем потерял форму.
Я смотрю, как Сол разгибается, выбираясь из-за прилавка. Когда он выпрямляется в полный рост, то оказывается, что его рост почти под два метра. Несмотря на преклонный возраст, Милли выглядит ребенком рядом с этим гигантом.
– Он идет с нами? – спрашиваю я.
Раньше я вообще не обращала внимания на большого человека, тихо сидевшего, скорчившись, в сумраке магазина комиксов. В лучшем случае я считала, что он вышибала, нанятый для того, чтобы отгонять детей, которые стараются на спор зайти в магазин, чтобы хоть мельком увидеть местную «колдунью».
– Само собой, – говорит Милли. – Искатель заклятий не может работать без телохранителя. Мы были бы слишком беззащитными.
Она морщится.
– Хотя я едва ли заслуживаю преданности Сола. Я неоднократно советовала ему поискать кого-то, кто и сейчас активен, а не сбитого летчика вроде меня.
Сол мямлит что-то себе под нос, но я толком не могу разобрать.
– Вы телохранитель Милли? – смущенно спрашиваю я.
По виду он, конечно, подходит на эту роль, но я пока что не понимаю, какого рода защиту он может предложить.
– Защитник, – поправляет меня Милли. – У каждого искателя заклятий есть защитник, который охраняет его или ее, пока он или она идет по следам тех, кто проклинает, стараясь исправить их деяния.
Под аккомпанемент болезненно звучащих щелчков и скрипов Сол методично выпрямляет руки, ноги, плечи и шею. Это напоминает мне то, с какими стонами возвращается к жизни механизм, давно не использовавшийся и остро нуждающийся, чтобы его хорошенько смазали маслом.
– А от чего нужна защита? – спрашиваю я Милли.
На этот вопрос, фыркнув, отвечает Сол:
