Ролан Шарваз терпеливо ждал в уже ставшем привычным полумраке исповедальни. За эти дни он сумел заручиться доверием прихожан, признания которых слушал рассеянно, а иногда даже посмеиваясь про себя. Молодые парни винились в том, что не могут совладать с вожделением, а вдовы, разумеется, жаловались на одиночество.
Сегодня он рассчитывал на новую встречу с Матильдой де Салиньяк. Он дважды видел ее с сыном, глядя в окно. Молодая жена доктора была очень хороша в светлом платье и шляпке, под зонтиком, защищавшим ее от солнца. «Не женщина – бриллиант! Красивая, жизнерадостная, грациозная и с виду – само благонравие!» – думал он. На самом же деле отец Ролан был уверен, что и ей приходится тщательно скрывать свою истинную натуру.
Как только в церкви послышались легкие шаги, по спине кюре побежали мурашки. Через мгновение он ощутил одуряющий аромат фиалок. Это она! Пышная юбка Матильды очаровательно шелестела, пока она усаживалась по ту сторону решетки.
– Отче, простите меня, потому что я снова грешила, – тихо произнесла молодая женщина.
– Все те же порочные помыслы, мадам?
– Нет. Я солгала мужу. Я не сказала ему, что в прошлый четверг была на исповеди.
– Умалчивать не означает лгать, – возразил кюре мягким голосом.
– Но если сегодня я снова не скажу ему, что была в церкви, как не говорю о своих преступных мечтаниях…
– Дорогая мадам, вы не первая супруга, страдающая от недостатка любви! Я много размышлял над участью, постигшей моего несчастного предшественника. Вы исповедовались перед ним в своих греховных помыслах? Может, после этого он стал позволять себе некоторые вольности, что недопустимо? – спросил Шарваз тоном, исполненным благожелательности.
Матильда не сразу нашлась с ответом.
– Да, я рассказала ему о том, что так меня тяготило, – пробормотала она наконец. – Но не было случая, чтобы отец Биссет оскорбил меня неуважением. Он вел себя несколько фамильярно, вот и все. Будет правильно, если я кое-что вам о нем расскажу.
Дыхание ее участилось от волнения, но в целом Матильда была разочарована поворотом, который принял разговор. Кюре это почувствовал и решил, что сто́ит поторопить события. Ему хотелось увидеть Матильду вблизи, насладиться ее красотой.
– Наша беседа становится слишком светской, мадам. Давайте продолжим ее в другом месте.
И, дрожа от возбуждения, отец Ролан вышел из исповедальни. Опыт подсказывал ему, что долго скрывать свои намерения нет нужды. Многие молодые женщины были польщены его интересом, полагая, что нужно обладать редкой красотой и обаянием, чтобы совратить с пути истинного не просто мужчину, но священника. Сам он не представлял жизни без общения с представительницами прекрасного пола, утешавшем его в горестях и заставлявшем забыть о фрустрации.
Взволнованная, с разрумянившимися щеками, Матильда механически одернула платье. Ей хотелось нравиться всем мужчинам, и она вела бы себя так при встрече с новым учителем, новым мэром или любым приезжим, который решил бы обосноваться в Сен-Жермен, если бы новый знакомый был того же возраста, что кюре Шарваз, и имел такое же обаяние. Прижав ручку в черной кружевной перчатке к груди, приоткрыв губы и тяжело дыша, она так и осталась сидеть, глядя прямо перед собой.
Они впервые оказались лицом к лицу, и оба молчали. И чем дольше мужчина и женщина смотрели друг на друга, тем более крепли невидимые узы между ними. У обоих было ощущение, что встретился наконец человек, который давно и хорошо знаком, которого всегда можно понять. Они были одной породы и осознавали это – оба непокорные, скрытные и… не знающие угрызений совести. Им навязали участь, которой они не желали, которую с трудом выносили, выискивая во всем, что их окружало, способ хотя бы немного украсить свое существование.
– Вы восхитительны, мадам, – негромко проговорил Шарваз. – Даже в Париже, где я служил викарием в церкви Сен-Сюльпис, редко приходилось видеть даму такой красоты и элегантности.
– Если я стану вас слушать, отче, то прибавлю к своим грехам грех гордыни, – отвечала она, польщенная и уже покорная.
Их разделяла пара шагов, и теперь она могла как следует его рассмотреть. Высокий лоб, широкое скуластое лицо, полные и чувственные губы, словно всегда готовые улыбаться, черные густые брови и длинные ресницы, обрамляющие глаза странного, очень светлого зеленого оттенка…
Матильда обрадовалась, что она маленького роста, ведь отец Ролан не принадлежал к числу высоких мужчин. Невзирая на это, его фигура дышала сдерживаемой силой и мужественностью.
– Выйдем на воздух! В церкви прохладно, а я забыла дома шаль, – проговорила она, прерывая затянувшуюся паузу.
– На улице нас увидят вместе. Мне дорога моя репутация, мадам.
– А мне – моя! Колен больше всего боится слухов. Жена доктора должна вести себя образцово.
– Тем более это верно в отношении кюре. Вы прекрасно меня понимаете.
Они обменялись заговорщицкими улыбками. Скрежет засова прервал беседу: дверь ризницы медленно отворилась, показалось красное лицо Алсида Ренара. Отец Шарваз поспешно начертал указательным пальцем крест на гладком лобике Матильды, после чего она кивнула ему и ушла.
– Господин кюре! – позвал старик, подходя ближе.
– Я тут, мой славный Алсид!
– Вас зовут в деревню Ла-Бранд соборовать умирающего. Уж не мадам ли де Салиньяк это была?
– Может быть. Я не слишком интересуюсь именами тех, кто приходит исповедаться. Единственное, что имеет значение, – это их раскаяние. Что ж, приготовьте все необходимое. Вы говорите, это в Ла-Бранд? Надо поторопиться! Почтовая карета туда заезжает?
– Родственник умирающего дожидается вас у церкви с двуколкой, так что идти пешком не придется, господин кюре!
– Прекрасно! Спасибо вам, Алсид.
Как только ризничий удалился, Шарваз закрыл глаза, представляя волнующий момент, когда он ощутит близость ее тела – трепещущего, готового отдаться тела мадам де Салиньяк. Она станет его любовницей, это решено! Он поцелует ее так, как умеет только он – порывисто и искусно, потом задерет на ней юбки… В том, что все выйдет, как он задумал, отец Ролан не сомневался. У него был опыт по части соблазнения примерных жен, поэтому он был уверен, что каждый отменно сыграет свою роль: он – победителя, она – побежденной.
Ощутив прилив возбуждения, он машинально перекрестился. Его ли это вина, что женщины имеют над ним такую силу? Когда рядом красотка, он забывал обо всем. Дамские туалеты, безделушки, духи и сладкие речи – всем этим уловкам он так и не научился противиться.
Вскоре он уже готов был исполнить свои обязанности священника. Размышления о том, как бы половчее обольстить молодую жену доктора, не мешали Шарвазу делать то, что предписывал сан. Свое служение Церкви он считал ремеслом, которое не лучше и не хуже, чем любое другое.
* * *
Матильда проследила глазами за двуколкой, чьи обитые железом колеса подняли на дороге облака пыли, настолько сухой была земля. Все еще взволнованная, она укрылась в тени пресбитерия и некоторое время так и стояла, прижавшись спиной к стене. Общение с кюре Биссетом показало, что некоторые священники не соблюдают обета целомудрия, чем сам Биссет даже имел неосторожность похваляться. Интуиция нашептывала, что и Шарваз относится к этой категории, что не могло ее не радовать.
«Это он! Да, это о нем я столько мечтала! – думала она. – Он кюре, и что с того? Он мне нравится, нравится! Так хочется снова его увидеть, остаться с ним наедине, вот как сейчас, в церкви…»
И она стала думать, как бы это устроить. Думала об этом по пути домой, думала, меряя шагами гостиную и совсем позабыв о времени. Между тем ветер, напоённый ароматами сена и полевых цветов, развевал занавески, а в зарослях боярышника пели птицы.
– Вечер обещает быть чудесным! – проговорил Колен де Салиньяк, входя в комнату и глядя на застывшую на месте супругу. – Если хочешь, можем выйти на крыльцо и полюбоваться закатом.
– Святое небо! С каких пор тебя интересуют такие вещи? – воскликнула она тоном, в котором угадывалась издевка. – Колен, нам нужно поговорить, причем немедленно!
– Я тоже хочу с тобой поговорить, Матильда. Буду краток. Сегодня меня позвали к постели умирающего. Речь шла об отце фермера из Ла-Бранд. Новый кюре тоже приехал, чтобы его соборовать. И он мне понравился. Производит впечатление человека, всецело преданного долгу, сострадательного, доброго, и речь у него очень правильная. Никакого сравнения с отцом Биссетом, который раздражал меня своими манерами святоши и медоточивыми речами. Кюре Ролан, наоборот, внушает доверие.
– Неужели? Это означает, что все запреты сняты?
– Матильда, не притворяйся глупенькой! Хватит того, что мы ссорились из-за Биссета. Хотя я был слишком строг к тебе, признаю́.
– В то время как за мной не было никакой вины, но ты думал иначе!
– Знаю, дорогая. Давай забудем эти неприятные моменты. Господь не наделил бы тебя ангельской красотой, если бы не знал, какая чистая у тебя душа и как целомудренно твое тело! Хотя, признаться, последнее меня очень огорчает… Я разрешаю тебе исповедоваться отцу Ролану. Мы с ним имели беседу, и я узнал, что наш мэр определил к нему своего сына учиться. Думаю, и мы можем водить Жерома в пресбитерий. Прошу только, будь с ним вежливой и сдержанной, ничего больше!
