Владелец лавки был человеком широко известным и в Леоне, и в его окрестностях. Можно было даже сказать – легендарным. Водолаз-спасатель по профессии, по выходным он нырял в свое удовольствие, разыскивая затонувшие суда. В течение нескольких лет ему посчастливилось отыскать близ побережья занесенные песком обломки нескольких небольших испанских галеонов и поднять на поверхность некоторое количество золота. Из этого золота он заказывал кольца, серьги и кулоны, которые потом продавал в своей лавке. Не знаю, насколько правдивой была эта история, но продававшиеся в лавке кольца действительно выглядели как изготовленные на заказ, к тому же такого красивого золота я еще никогда не видел.
Не знаю, что на меня подействовало сильнее – моя островная жизнь, беззаботный ветерок, развевавший полупрозрачную юбку Шелли, или мой приближавшийся сороковой день рождения. Как бы там ни было, пока мы стояли перед лавкой-музеем, я вдруг с удивлением услышал, как мой язык, словно обретя собственную волю, произносит:
– Давай зайдем. За погляд денег не берут.
И, шагнув вперед, я толкнул дверь лавки. Шелли еще раз взглянула на вывеску («Оригинальные ювелирные изделия из уникального материала!») и сказала:
– Эти двери открываются только в одну сторону, Чарли. Войти-то можно, а вот выйти… – Не договорив, она пристально взглянула на меня, словно ожидая моей реакции, но я ничего не ответил.
Внутри на специальном застекленном прилавке были разложены очень красивые кольца и браслеты. Чтобы рассмотреть их получше, Шелли наклонилась к сáмому стеклу, и в ее глазах заплясали золотые искорки. Она делала вид, будто любуется тонкой работой, но я был уверен – Шелли все еще ждет от меня каких-то слов или поступков. Каких, я по-прежнему не знал и поэтому затеял разговор с владельцем лавки, который один за другим доставал из витрин обтянутые бархатом поддоны и рассказывал удивительные истории о подводной охоте за сокровищами. Шелли, впрочем, слушала его вполуха, куда больше ее интересовали сами кольца, которые предлагал человек за прилавком. Она примерила несколько штук, но мы так ничего и не купили. Поблагодарив продавца, мы попрощались и вышли на улицу.
На следующий день, пока после обеда Шелли дремала в отеле, я вернулся в лавку, купил кольцо, которое, как мне показалось накануне, понравилось ей больше других, спрятал его поглубже в карман и вернулся в номер.
Мне нравилось быть с Шелли, нравилась она сама, но я бы солгал, если бы вдруг заявил, будто день и ночь мечтал о том, чтобы соединить с ней свою жизнь. Я вообще никогда и ни с кем не мечтал соединить свою жизнь. Да, я знаю, как это звучит, и отнюдь не горжусь собственным эгоизмом, если, конечно, это действительно эгоизм. Да, я хотел быть с ней, но вовсе не стремился к долгосрочным узаконенным отношениям: меня устраивало то, что было у нас сегодня, сейчас, а в будущее я не заглядывал. Возможно, просто боялся. Понять мои мотивы, думаю, несложно: мне элементарно не хотелось через много-много лет остаться без Шелли, если, к примеру, она умрет раньше. Нет, я, наверное, смог бы прожить и один; в конце концов, я жил один почти всю свою жизнь и как будто неплохо справлялся. Проблема была в другом – в том, что в конечном итоге могла сообщить обо мне такая вещь, как «жизнь без Шелли».
Высоко над океаном плыла луна – сияющая, яркая, полная, серебрившая верхушки волн. Я подхватил Шелли на руки, а она обняла меня за шею, и прямо передо мной оказалась тонкая пульсирующая жилка на ее виске. Ее тело казалось расслабленным, но сердце билось часто-часто. Не выпуская Шелли из рук, я сделал несколько шагов вперед, зайдя в воду почти по колено. Остановившись на спокойном мелководье сразу за полосой прибоя, я сказал:
– Шелли…
Я видел, как с каждым моим словом тает на ее лице печать месяцев и лет, заполненных одиночеством, разбитыми надеждами, воспоминаниями о неудачном предыдущем браке. Ее глаза засияли и вспыхнули радостью, когда я достал из кармана кольцо и положил ей на ладонь.
– Ты выйдешь за меня?
Теперь я часто думаю, что не такого предложения она хотела. Ни одна девушка или женщина не хочет, чтобы предложение руки и сердца оказалось настолько сдержанным, коротким и… осторожным. Должен ли я был опуститься на одно колено? Осы́пать ее цветами? Спеть серенаду? Наверное. Для женщин подобные мелочи имеют огромное значение. Тем не менее она улыбнулась, сжала кольцо в руке и поцеловала меня. До сих пор я иногда чувствую на губах соленый, как морская вода, вкус того поцелуя. К сожалению, тогда я не понимал, что Шелли просто смирилась с ситуацией, в которой она была вынуждена брать что́ дают.
* * *
Иногда мне хочется, чтобы на этом история закончилась.
Но она не закончилась, а я не сразу понял, что невольно лишил Шелли такого предложения руки и сердца, которое полностью соответствовало бы ее ожиданиям и, одновременно, навсегда закрыло бы дверь для воспоминаний о катастрофе предыдущего брака. Муж ей изменял, был невнимателен, груб, холоден и постоянно врал. В конце концов он попался, и Шелли с ним развелась, но горечь в душе осталась, как осталась боль от нанесенных им ран. Должно быть, она надеялась, хотя никогда не говорила об этом вслух, что я сумею ее исцелить. Этот процесс мог бы начаться уже тогда, на берегу, сделай я предложение «по всем правилам», то есть в соответствии с ее идеализированными, наивно-романтическими представлениями о том, каким должен быть «удачный» брак. Я сам взрастил в ней подобные представления и иллюзии, но дело кончилось тем, что я обманул Шелли, лишив того, о чем она так мечтала.
И боюсь, что я обречен поступать подобным образом до конца своих дней.
* * *
Неподалеку от северного побережья Бимини – ярдах в двухстах от пляжа – выступает из воды на шесть-восемь футов плоская скала из желтоватого песчаника размером с рыболовный катер. Некоторые считают, что это один из обломков погребенного под водой древнего города атлантов. Мы с Шелли частенько переплывали на этот крошечный остров, ловили лангустов или отдыхали, распластавшись на почти идеально ровной поверхности, а потом – так же вплавь – возвращались на берег. После моего не слишком удачного предложения Шелли заявила, что мы должны зарегистрировать наш брак прямо на пляже. Лучше всего – на нашей излюбленной скале, и чтобы все гости были босиком. Исключение она согласилась сделать только для муниципального чиновника, которого, впрочем, еще предстояло уговорить покинуть свою пыльную конторку и зарегистрировать нас на голой скале посреди океана. Мы встретимся на пляже и вместе поплывем к скале, сказала Шелли. Гостей должно быть немного – только самые близкие. Она имела в виду, разумеется, Гека, Колина, Маргерит и детей, которые, впрочем, уже не были детьми в полном смысле этого слова. За те несколько месяцев, что мы были знакомы, Шелли успела близко узнать моих «родственников» и полюбить их. Особенно теплые чувства она испытывала к Марии и даже учила девочку заплетать «французскую косу» и печь шоколадное печенье с кокосовой стружкой. Иными словами, семейство Спекторов играло в наших жизнях важную роль, и, конечно, Шелли хотелось, чтобы друзья разделили с нами наш праздник. С помощью некоторой суммы мне удалось довольно быстро убедить чиновника из муниципалитета позабыть об общепринятых нормах и зарегистрировать нас не в конторе, а на пляже. После этого оставалось только назначить дату. Мы подумали и решили, что на все приготовления одного месяца хватит нам за глаза.
Так и получилось, что день свадьбы совпал с моим сороковым днем рождения.
* * *
На следующий день после решающего объяснения с Шелли я с утра пошел в хижину Гека, чтобы проведать друга и сообщить новости. Обычно еще шагов за десять до его дверей я начинал чувствовать запах кофе и табачного дыма, но сегодня утром неподвижный теплый воздух не пах ни тем, ни другим, и я невольно забеспокоился.
– Гек?..
Нет ответа.
Я снова позвал его, на это раз громче. И снова ни звука в ответ.
Я бросился вперед.
Гек лежал в постели. Ноги торчали из-под простыни, на обнаженной груди курчавились седые волосы, взгляд был устремлен на океан за окном. Он не пил кофе и не курил – только неотрывно смотрел на восток, где над Атлантикой вставало умытое утреннее солнце. Едва увидев старого друга, я понял, что Гек «сбросил карты». Он был еще жив, но мне было ясно, что старик больше никогда не выйдет в море.
Я сел рядом с ним, и глаза Гека повернулись в мою сторону, хотя голова осталась неподвижной. С явным усилием улыбнувшись, он прошептал:
– Ну, наконец-то… Я… – Он хотел добавить еще что-то, но это потребовало от него такого напряжения сил, что в груди Гека что-то екнуло, и он раскашлялся. Жестокий приступ продолжался до тех пор, пока на губах Гека не проступили кровавые пузыри. Только после этого кашель пошел на убыль, однако еще несколько минут мой старый друг жадно ловил ртом воздух, пытаясь отдышаться. Наконец он выпил глоток воды и тут же попросил свернуть ему сигарету. Я пытался возражать, но Гек прошептал:
