– Да, профессор.
– Хорошо.
Он повернул свой стул, разложил на столе бумаги и взял ручку. Грейси нахмурилась.
– Что ты делаешь?
– Редактирую свою статью.
– Но…
Грейси смолкла, не договорив. Он наклонил голову набок и поднял одну бровь.
– Что?
– Ничего, – пробормотала она и уставилась на письменный стол, слегка разочарованная.
Это оказалось не таким уж и трудным. Она ожидала чего-то посложнее. Грейси нахмурилась, глядя на поверхность стола между своими ладонями. Джеймс сделал какую-то пометку в тексте. Она недовольно фыркнула. Он продолжал читать, не обращая на нее внимания. Грейси сердито посмотрела на пресс-папье. Джеймс выделил несколько предложений маркером. От долгого стояния в одном положении у нее начинала болеть спина. Она посмотрела на часы. Прошло шесть минут.
Джеймс, казалось, забыл о ее существовании. Она постучала ногтями по столу. Он внезапно шлепнул ее по заду. Это было так неожиданно, что она дернулась, и книга упала на пол. Джеймс рассмеялся дьявольским смехом.
– Какая жалость. А оставалось всего несколько минут.
– Эй! – Грейси выпрямилась и бросила на него свирепый взгляд. – Ты сделал это нарочно!
– Я? Никогда.
– Лжец! – Она была уже близка к концу. – Так нечестно.
Он цокнул языком и поднял с пола книгу.
– Ты злой!
Грейси надула губы. Как бы она его в этот момент ни ненавидела, она не могла отрицать крошечное зернышко удовлетворения.
Он показал подбородком на стол.
– Мисс Робертс, встаньте в позицию.
Она задрожала, и через секунду книга снова балансировала на ее теле. Джеймс вернулся к своим бумагам. Грейси запыхтела. Он, не поднимая головы, протянул руку, коснулся ее между бедер и потер нежную плоть. Грейси ахнула, желание ударило ей в голову. А он убрал руку. Он провел пальцами по внутренней стороне ее бедер, Грейси почувствовала, что его пальцы стали влажными.
– Могу сказать, как сильно тебе это не нравится.
Грейси резко втянула воздух.
– Паршивец. – Он хмыкнул и продолжил работу. – Не может быть, чтобы ты читал.
– Мисс Робертс, может быть, мне стоит читать это вслух? Таким образом мы сможем испытать еще и вашу сосредоточенность.
– По крайней мере мне будет чем заняться.
Едва эти слова слетели с языка Грейси, она поняла, что это было ошибкой. Джеймс вздохнул и встал из-за стола. Он придал слову «пытка» совершенно новый смысл.
Прошел час. Грейси вскрикнула, он снова и снова ей отказывал. У нее ныла спина, горели ягодицы, ее плоть была в огне, и она никогда в жизни не была так возбуждена. Джеймс терзал ее тело такой изысканной пыткой, что она думала, что умрет, и чувствовала себя безумной, абсолютно развратной.
Он был непреклонным. Твердым. Целеустремленным. Методичным. И абсолютно безжалостным. Грейси это обожала. И ненавидела. Она хотела, чтобы это никогда не кончалось, и не могла дождаться, когда это кончится. Она была в жутком виде. По ее вискам струился пот, от макияжа почти ничего не осталось, волосы превратились в спутанную гриву. Она упрашивала, умоляла, проклинала его, поклонялась ему, но он все равно не уступал ее просьбам о разрядке.
– Повернись ко мне лицом и встань на колени, – приказал он непреклонным тоном.
Грейси давно уже миновала ту стадию, когда могла колебаться. Она повернулась, опустилась на пол между его коленей и посмотрела на него снизу вверх в ожидании. Он посмотрел на нее, выражение его лица смягчилось, он провел пальцем по ее щеке.
– Ты хорошая девочка.
У Грейси неожиданно перехватило горло.
– Спасибо.
– Я тебя люблю, – сказал Джеймс. Сердце Грейси пропустило удар. – Думаю, я всегда был в тебя влюблен.
Слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам. Он ее любит. Не забавную девчонку из фантазий, а ее. Настоящую ее. Слова дрожали на ее губах, но она все равно их сказала. Потому что, несмотря на ее страх, это была правда.
– Я тоже тебя люблю.
– Ты мне доверяешь?
Она кивнула. Они больше не играли, не притворялись.
– Тогда дай мне то, чего я хочу, и ты не пожалеешь.
– Что ты хочешь?
Грейси чувствовала такое сильное стеснение в груди, что ей казалось, что она может взорваться.
– Все.
Четвертый оргазм взорвался в Грейси с такой мощью, что она вдруг расплакалась. Слезы брызнули ни с того ни с сего. Только что она трепетала от самого изысканного наслаждения, какое только испытывала, а в следующую секунду уже плакала. Рыдания сотрясали все ее тело. Джеймс вышел из нее, поднял ее легко, словно она была невесомой, сел в кабинетное кресло и посадил ее к себе на колени. Он стал медленно гладить ее по спине и шептать на ухо что-то успокаивающее. А Грейси все плакала и плакала. Она плакала по всему, что в ее жизни пошло не так, и по всему, что сложилось хорошо. Она плакала по своему бизнесу, который разросся настолько, что, казалось, стал выходить из-под контроля. Плакала по отцу. И потому, что он их бросил, и по тому, как он когда-то поднимал ее на руки и подбрасывал в воздух. По тому, как он учил ее и Сэма забираться на дерево у реки и спрыгивать с самой толстой ветки, а потом они возвращались домой уставшие и обгоревшие на солнце, садились за кухонный стол и ели овсяное печенье. Она плакала по всем мечтам, от которых отказалась, и по тем, которые сбылись. По своим детским надеждам. И по будущему. По друзьям и брату. По всему, чем жизнь ее уже осчастливила, и по всему тому, что ей еще предстояло осуществить. Но больше всего она плакала по Джеймсу. По мужчине, которого она любила и который обладал способностью доставить ей это головокружительное наслаждение и непередаваемую радость. Он был всем, что она, сама того не подозревая, всегда хотела видеть в мужчине. Вопреки всем обстоятельствам и вероятностям, он ей подходил и, казалось, любил ее вопреки логике. Безусловно. Со всеми ее изъянами и, что еще более пугающе, со всеми ее сильными сторонами. Он привел Грейси в ужас. Ее привело в ужас то, что он только что сделал. Джеймс смел все ее барьеры, все ее защитные сооружения, пока она не превратилась в один сгусток зависимого желания. Он заставил ее желать всегда идти за ним. Поверить в само это слово – «всегда». Вызвал у нее желание удержать образ, который она раньше гнала от себя: они с Джеймсом и их детишками сидят за большим столом в ее лимонно-желтой кухне, едят домашние печенья и смеются. Она никогда раньше не мечтала так о другом мужчине, и как бы ей ни хотелось жить в этой мечте, она всеми силами гнала ее прочь. Слишком уж она боялась того, что все это означало.
Джеймс стал методично поглаживать кругами ее спину.
– Ш-ш-ш. Все в порядке, скоро тебе станет лучше.
Грейси икнула, уткнувшись в его грудь, влажную от пота и ее слез.
– От-ткуда т-ты знаешь?
– Я наткнулся на это в моем исследовании. Тебя переполняют эмоции, но это пройдет. Просто сделай несколько глубоких вдохов.
Его голос звучал так спокойно и рассудительно, что она не могла ему не поверить. И Грейси сделала так, как он сказал. Она набрала в легкие воздух и медленно выдохнула, прильнув к Джеймсу. Звук его негромкого ровного голоса, рассказывающего, как нужно дышать, успокоил ее так, как не могло бы успокоить ничто другое. Джеймс не попросил у нее объяснений, не стал расспрашивать про ее вспышку, он просто сидел и успокаивал Грейси, пока она продолжала всхлипывать. Грейси ни разу так не плакала с тех пор, как умерла ее мама. Казалось, она должна была рассказать Джеймсу нечто очень важное и существенное о любви и жизни, но ее мозг все время терял нить, мысли путались и улетали, едва возникнув.
Грейси не представляла, сколько прошло времени. Может быть, пять минут, а может быть, пять часов, но в конце концов она успокоилась. Слезы высохли, и на их место пришло глубокое расслабление. Тепло тела Джеймса окутывало Грейси, она утонула в нем, ее конечности стали невероятно тяжелыми.
Джеймс провел пальцем по ее щеке.
– Ну вот. Просто расслабься. Я отнесу тебя в спальню, но тебе не нужно ничего делать.
Она заворочалась и сумела пошевелить губами ровно настолько, чтобы пробормотать:
– Не оставляй меня.
– Никогда.
Всего одно слово, но в нем было столько уверенности, что оно вошло в ее сердце и стало частью ее самой, а весь остальной мир исчез.
Грейси спала, а Джеймс сидел рядом и смотрел на нее. Она не шевелилась. Ее светлые волосы разметались по белой подушке спутанной массой, тушь с ресниц размазалась по щекам, но она никогда еще не была такой прекрасной. И умиротворенной.
Накал бушевавших в ней эмоций спал, она успокоилась, и ее лицо приобрело мягкость, которой в нем раньше не было. Джеймс не собирался заходить с ней так далеко и так быстро. Он намеревался лишь дать ей попробовать вкус того, на что они намекали с тех самых пор, когда их отношения стали сексуальными. То, что он ей дал, было ей необходимо, в этом Джеймс не сомневался, но он не был уверен, что поступил правильно. В тот момент он действовал чисто инстинктивно, им двигало какое-то чутье, подсказывавшее ему, что ей нужно выпустить наружу все накопившиеся эмоции. Но сейчас он задался вопросом, не было ли это слишком много и слишком скоро. Грейси была сильной и решительной женщиной. Ей почти так же, как ему самому, нравилось контролировать ситуацию. Ей нравилось верховодить, потому что это давало ей власть и сохраняло ее в безопасности. И вначале это было частью их взаимного антагонизма. Она пыталась вылепить из него то, чем хотела его видеть, а он упорно отказывался вписываться в ее рамки. Теперь, задним числом, Джеймс понимал суть борьбы между ними. Он осознавал, как сильно Грейси полагалась на свое природное, почти ослепляющее обаяние, чтобы сохранять стену между ней и другими людьми. А он пришел и лишил ее этого. Забрал у нее власть и контроль, разбил все ее стены, перезагрузил ощущения, и она сорвалась.
