Под юбками скрывались чулки, стянутые подвязками с крошечными серебряными розетками, в центре которых сверкали маленькие аметисты. Туфли из фиолетовой кожи были усыпаны жемчугом.
– Я не видел ничего подобного с тех пор, как был придворным пажом, – восхитился Генри Линдли. – Ты прелестна, Отем.
При виде того, сколько людей ищут благоволения сестры, Генри потрясенно заморгал. Невероятно! Как они стелются перед ней!
Сама Отем была неизменно очаровательна, остроумна и добра. Каждого звала по имени. Интересно, как она ухитряется всех запомнить?
Наконец к ним приблизился герцог Бекингем.
– Я хорошо помню вашего отца! – обрадовался Генри. – Он был хорошим другом моих родителей.
– Счастлив это слышать, учитывая обстоятельства его смерти, – заметил Джордж Вилльерс.
– Ужасно! Ужасно! – согласился Генри, вспоминая убийство первого герцога.
– Вы решили пожить при дворе? – осведомился герцог Бекингем.
– Нет, приехал на денек навестить Отем.
– Вот как, – понимающе хмыкнул герцог. – Значит, и до провинции дошли слухи?
Генри кивнул.
– Но теперь, видя, что Отем вполне способна о себе позаботиться, я могу спокойно вернуться домой.
– Она тверда, как алмаз чистой воды, во всем, что касается короля, – пояснил герцог. – Уж такая не влюбится и не станет страдать!
– И тут я с вами согласен, – кивнул Генри, – но хотел убедиться собственными глазами. Но маме, разумеется, мы ничего не скажем, пока все не будет кончено.
– Ваша мать любила Генриха Стюарта, не так ли? – поинтересовался герцог.
– Да, – коротко бросил Генри, не вдаваясь в детали.
В зал вошел король, и все стали кланяться. Карл немедленно направился к Отем и поднес ее руку к губам, пожирая глазами ослепительную красавицу.
– Сегодня вы превзошли себя, мадам, – объявил он и, понизив голос, осведомился: – Какие на тебе чулки и подвязки?
– Думаю, вашему величеству придется подождать и помучиться, чтобы потом все узнать самому, – лукаво улыбнулась Отем, – но обещаю, что ваше величество не разочаруется. А может, и нет. Собственно говоря, я одеваюсь исключительно для своего удовольствия.
– Где Гарвуд? – поинтересовался король, ни к кому не обращаясь.
– Вероятно, предается мрачным мыслям в каком-нибудь темном уголке, – тут же нашлась Отем. – Боюсь, он не слишком-то меня любит.
– Вот тут ты ошибаешься, дорогая, – ухмыльнулся король. – По моему мнению, он многое отдал бы за то, чтобы оказаться на моем месте, но я опередил его и выхватил тебя у него из-под носа. Ты сожалеешь, Отем?
– Вы способны предложить больше, – дерзко ответила Отем, смеясь и глядя в его смуглое лицо.
– Пожалуй, я не посмею больше допытываться, – отмахнулся король. – Кстати, кто это приехал с тобой и Джонни?
– Мой старший брат, Генри Линдли, маркиз Уэстли, ваше величество. Он прибыл в Лондон, услышав некие злобные сплетни, с целью убедиться, что со мной все хорошо. Мило с его стороны, не правда ли?
– Еще бы, – согласился король. – У меня в Париже тоже есть младшая сестра, которую я очень люблю. И даю слово ради нее обращаться с леди Отем как можно бережнее.
– Она уже заверила меня в этом, сир, – поспешно выпалил Генри.
– Неужели? – усмехнулся король, насмешливо подняв брови. – Кажется, ты немного смягчилась, дорогая?
– Что вы, ваше величество, ни в коем случае! – ахнула она. – Я слишком умудрена жизнью, чтобы снова влюбиться!
– Что ж, мадам, в таком случае предлагаю прогуляться, – объявил он, предлагая ей руку.
– Он держит обещания, – шепнул Генри Джордж Вилльерс. – Я точно знаю. Мы росли вместе.
Назавтра Генри уехал в Кэдби и по приезде с облегчением узнал, что матери неизвестно о его визите в столицу. Прежде всего он подробно поведал жене о том, как нашел сестру, об их беседе и встрече с королем.
– Как одет король? – с любопытством спросила Розамунд.
– Дорогие ткани, ленты, кружева. На туфлях красные розетки, а в руках серебряная трость с набалдашником из слоновой кости. Я рядом с ним казался жалким провинциалом.
– Значит, Чарли везет детей домой! – обрадовалась Розамунд. – До чего же Отем умна! Сразу придумала, как отвлечь твою матушку. Внуки нуждаются в ее заботе, тем более что росли в Гленкирке! Никто не занимался их воспитанием! А бедняжка Сабрина! Как только они приедут, мы должны немедленно отправиться в Королевский Молверн навестить их! Как по-твоему, Генри, они нас помнят?
– Бри и Фредди – наверняка, но не малыш Уилли, – протянул Генри, странным образом радуясь тому, что избавился от тревог за Отем.
Пожалуй, не стоит больше об этом думать. Сестра не страдает, да и Чарли скоро вернется. Кроме того, и герцог Бекингем, и Джон Саутвуд клялись ее беречь.
Чарли с детьми появился в Королевском Молверне за неделю до Рождества. Жасмин была на седьмом небе. Девятнадцатилетняя леди Сабрина Стюарт оказалась несравненной красавицей, но, к сожалению, напрочь забыла английский и изъяснялась на сочном шотландском диалекте. Кроме того, она была вспыльчива и ругалась хуже старого морского волка. Мадлен и Марго боялись ее как огня, и стоило девушке взглянуть в их сторону, как обе девочки принимались плакать. Сабрина звала их плаксами и немилосердно издевалась. К удивлению Жасмин, ее братья были куда более воспитанными и имели зачатки хороших манер.
– Да, Чарли, нелегкую работу ты мне задал, – пожаловалась мать. – С твоими сыновьями я справлюсь, но вот дочь…
– Мне придется вернуться ко двору, – извиняющимся тоном пробормотал Чарли.
– Разумеется, – согласилась она. – Хотя ты уверял, что молодой граф Линмут приглядывает за Отем, мне будет легче от сознания того, что ты рядом. Я редко получаю известия от нее, и ни в одном нет упоминания о женихе, хотя, должна сказать, скорбь ее немного поутихла.
– Я проведу с вами Рождество, но обязан провести Двенадцатую ночь во дворце, – ответил Чарли, стараясь избегать всякого упоминания о сестре.
– Мне жаль Гринвуда, – вздохнула Жасмин. – Я предпочла бы, чтобы у Отем был свой дом.
– Нет, мама, лучше, если она будет жить под одной крышей с родственниками, – поспешно возразил он, – а как вы помните, у меня апартаменты в Уайтхолле.
– Может, ты и прав, Чарли. Нужно заботиться о репутации Отем, не так ли?
– Совершенно верно, мама, – кивнул он. – Совершенно верно.
Чарлз Фредерик Стюарт вернулся в Уайтхолл четвертого января и, к собственному ужасу, узнал, что король назначил Отем «королевой беспорядков»[15] на все рождественские праздники.
Очевидно, она весьма преуспела в своих обязанностях, поскольку в Уайтхолле царило буйное веселье. Любимой мишенью ее шуток был лорд Гарвуд. Полное отсутствие чувства юмора, к сожалению, присущее герцогу, крайне забавляло придворных. Хуже всего бедняге пришлось, когда Отем в качестве наказания велела ему весь день ходить задом наперед, а это означало, что при каждом поклоне ягодицы гордого джентльмена выпячивались прямо в лицо тому, кого он приветствовал. Это вызывало бурный смех. В конце концов Габриел Бейнбридж потерял терпение и, вылетев из зала, два дня не появлялся при дворе.
Отем радостно бросилась брату на шею и расцеловала в щеки.
– Вернулся! Как дети и мама?
– Вероятно, я чересчур затянул с возвращением Сабрины, – сообщил он, – а мама удивляется, что ты редко пишешь.
– Я очень занята, – жизнерадостно объявила она.
– Все еще ублажаешь короля?
– Разумеется! – надменно ответствовала Отем.
– Леди Барбара родила?
– Нет, до февраля еще есть время. Кстати, коронация назначена на двадцать третье апреля. Думаю, к этому времени леди Палмер вернется, даже если это убьет ее, и тогда мне придется отступить.
– Ты уже просила у него титул? – поинтересовался Чарли.
– Пока нет. Случая не представилось, но, думаю, уже пора, или я пропала.
Впервые с начала ее смелой кампании в голосе Отем прозвучала тревога.
Этой ночью она, к восторгу короля, предпочла его постель своей. Молодая служанка помогла ей раздеться и почтительно удалилась. Король в темном халате с вожделением наблюдал, как Отем дефилирует по комнате в одних белых чулочках с рисунком в виде зеленого плюща. На подвязках из кремового шелка красовались большие розетки с сердцевинками из изумрудов. На белых шелковых туфлях сверкали зеленые эмалевые пряжки, каблуки переливались изумрудами и жемчугом.
– Мне никогда не надоест смотреть на тебя в таком наряде, – вздохнул король. – Подойди ко мне, дорогая.
И едва она послушалась, как жадные руки сжали ее восхитительно округлые ягодицы, привлекли ближе и король зарылся лицом в темную поросль пухлого венерина холмика, вдыхая сладостный аромат. Невинное благоухание жимолости в сочетании с неукротимой чувственностью возбуждало его, как ни одно любовное зелье. Его язык проник через преграду сомкнутых лепестков и стал лизать нежную плоть.
