But she had been a person to him, and the unbearable pathos of details and habit stabbed him with all the small daggers of bereavement. He remembered her pretty face and priggish speeches with a sudden secret vividness which is all the bitterness of death. In an instant like a bolt from the blue, like a thunderbolt from nowhere, that beautiful and defiant body had been dashed down the open well of the lift to death at the bottom. Was it suicide?
With so insolent an optimist it seemed impossible (для такого самоуверенного оптимиста, /как она/, это казалось невозможным; insolent – высокомерный, надменный; дерзкий). Was it murder (было ли это убийством)? But who was there in those hardly inhabited flats to murder anybody (но кто был там, в этих едва заселенных квартирах, чтобы убить кого бы то ни было)? In a rush of raucous words (в сбивчивых словах охрипшим /голосом/; rush – стремительное движение, напор; спешка, суета), which he meant to be strong and suddenly found weak (который, как он полагал, будет твердым: «сильным», а внезапно обнаружил ослабевшим; to mean – намереваться, иметь ввиду; думать, подразумевать), he asked where was that fellow Kalon (он спросил, где же этот тип, Калон). A voice, habitually heavy, quiet and full, assured him (знакомый голос, низкий, глубокий и спокойный, заверил его; habitually – обычно, привычно; habit – привычка, обыкновение; heavy – тяжелый; густой, низкий /о голосе/; full – полный; полнозвучный, глубокий) that Kalon for the last fifteen minutes had been away up on his balcony (что Калон последние пятнадцать минут находится у себя на балконе; to be away – отсутствовать) worshipping his god (прославляя своего бога; to worship – поклоняться, почитать).
With so insolent an optimist it seemed impossible. Was it murder? But who was there in those hardly inhabited flats to murder anybody? In a rush of raucous words, which he meant to be strong and suddenly found weak, he asked where was that fellow Kalon. A voice, habitually heavy, quiet and full, assured him that Kalon for the last fifteen minutes had been away up on his balcony worshipping his god.
When Flambeau heard the voice (когда Фламбо услышал этот голос), and felt the hand of Father Brown (и почувствовал /на плече/ руку отца Брауна; to feel), he turned his swarthy face and said abruptly (он повернул /к нему/ свое потемневшее лицо и грубо спросил; abrupt – вдруг, внезапно; грубо, резко):
“Then, if he has been up there all the time (тогда, если все время он находится там наверху), who can have done it (кто мог это сделать)?”
“Perhaps,” said the other (может быть, – сказал тот: «сказал другой»), “we might go upstairs and find out (мы могли бы подняться наверх и выяснить /это/; to find out – узнать, выяснить). We have half an hour before the police will move (у нас есть полчаса, прежде чем этим займется полиция; to move – двигаться, передвигаться; начинать действовать).”
Leaving the body of the slain heiress in charge of the surgeons (оставив тело убитой наследницы /огромного состояния/ под присмотром врачей; to slay – убивать; charge – забота, попечение; надзор), Flambeau dashed up the stairs to the typewriting office (Фламбо бросился вверх по лестнице в контору машинисток), found it utterly empty (нашел ее совершенно пустой), and then dashed up to his own (и затем помчался наверх в свою собственную).
When Flambeau heard the voice, and felt the hand of Father Brown, he turned his swarthy face and said abruptly:
“Then, if he has been up there all the time, who can have done it?”
“Perhaps,” said the other, “we might go upstairs and find out. We have half an hour before the police will move.”
Leaving the body of the slain heiress in charge of the surgeons, Flambeau dashed up the stairs to the typewriting office, found it utterly empty, and then dashed up to his own.
Having entered that (войдя туда), he abruptly returned with a new and white face to his friend (он вдруг с изменившимся и побледневшим лицом повернулся к своему другу; new – новый; обновленный; white – белый; бледный).
“Her sister,” he said, with an unpleasant seriousness (ее сестра, – сказал он с нехорошей: «неприятной» значительностью; seriousness – серьезность; значимость, важность), “her sister seems to have gone out for a walk (похоже: «кажется», ее сестра вышла прогуляться; to go for a walk – идти на прогулку, пойти погулять).”
Father Brown nodded (отец Браун кивнул). “Or, she may have gone up to the office of that sun man,” he said (или она могла подняться в контору этого солнечного человека). “If I were you I should just verify that (если бы я был вами = на вашем месте я сейчас же проверил бы это), and then let us all talk it over in your office (а после давайте обсудим это все в вашей конторе; to talk over – обсуждать, обговаривать).
Having entered that, he abruptly returned with a new and white face to his friend.
“Her sister,” he said, with an unpleasant seriousness, “her sister seems to have gone out for a walk.”
Father Brown nodded. “Or, she may have gone up to the office of that sun man,” he said. “If I were you I should just verify that, and then let us all talk it over in your office.
No,” he added suddenly (нет, – вдруг добавил он), as if remembering something (будто что-то припомнив), “shall I ever get over that stupidity of mine (я когда-нибудь избавлюсь от этой своей глупости; to get over – преодолеть, покончить /с чем-л./)? Of course, in their office downstairs (конечно же, внизу, в их конторе).”
Flambeau stared (Фламбо в изумлении взглянул /на него/; to stare – пристально глядеть; смотреть в изумлении); but he followed the little father downstairs (но последовал за маленьким священником: «отцом») to the empty flat of the Staceys (к пустой конторе /сестер/ Стэйси), where that impenetrable pastor took a large red-leather chair in the very entrance (где этот малопонятный пастырь уселся в большое кресло красной кожи, /стоявшее/ у самого входа; impenetrable – непроходимый, непроницаемый; малопонятный, непостижимый; to penetrate – входить, проникать внутрь; постигать, понимать; to take – брать; занимать /место/), from which he could see the stairs and landings, and waited (с которого он мог видеть лестницу и лестничные площадки, и /стал/ ждать; landing – высадка, посадка /на берег, на землю/; лестничная площадка).
No,” he added suddenly, as if remembering something, “shall I ever get over that stupidity of mine? Of course, in their office downstairs.”
Flambeau stared; but he followed the little father downstairs to the empty flat of the Staceys, where that impenetrable pastor took a large red-leather chair in the very entrance, from which he could see the stairs and landings, and waited.
He did not wait very long (ему не /пришлось/ ждать очень долго). In about four minutes three figures descended the stairs (примерно через четыре минуты по лестнице /уже/ спускались три фигуры), alike only in their solemnity (похожие /между собой/ только своей торжественностью). The first was Joan Stacey, the sister of the dead woman (первой была Джоан Стэйси, сестра убитой женщины) – evidently she had been upstairs in the temporary temple of Apollo (очевидно, /до этого/ она была наверху, во временном храме Аполлона); the second was the priest of Apollo himself (вторым шел жрец Аполлона самолично), his litany finished, sweeping down the empty stairs in utter magnificence (литании свои он закончил и /теперь/ шествовал вниз по безлюдной лестнице во всем своем великолепии; to sweep down – устремляться вниз; utter – внешний, наружный; полный, совершенный) – something in his white robes, beard and parted hair (что-то в его белых одеждах, бороде и расчесанных на пробор волосах) had the look of Dore’s Christ leaving the Pretorium (напоминало: «имело вид» Христа, покидавшего преторий, /с гравюры/ Доре; to leave – оставлять; уходить, уезжать; Pretorium/Praetorium – дворец, построенный Иродом, жилище римского правителя Иудеи); the third was Flambeau (третьим был Фламбо), black browed and somewhat bewildered (хмурый и с весьма озадаченным /видом/; black-browed – чернобровый; насупившийся, мрачный).
He did not wait very long. In about four minutes three figures descended the stairs, alike only in their solemnity. The first was Joan Stacey, the sister of the dead woman – evidently she had been upstairs in the temporary temple of Apollo; the second was the priest of Apollo himself, his litany finished, sweeping down the empty stairs in utter magnificence – something in his white robes, beard and parted hair had the look of Dore’s Christ leaving the Pretorium; the third was Flambeau, black browed and somewhat bewildered.
Miss Joan Stacey, dark, with a drawn face and hair prematurely touched with grey (мисс Джоан Стэйси, с потемневшим и хмурым лицом и волосами, преждевременно тронутыми сединой; drawn face – вытянутое лицо; перекошенное, искаженное лицо; grey – серый; седой), walked straight to her own desk (прошла прямо к своему столу) and set out her papers with a practical flap (и по-деловому шлепнула на него свои бумаги; to set out – помещать, ставить; practical – практический; практичный, деловой; flap – шлепок, удар /чем-л. гибким и широким/). The mere action rallied everyone else to sanity (это простое действие вернуло всех к действительности; mere – простой, не более чем; rally – собирать вместе /войска/; оправляться, приходить в чувство; everyone – каждый, всякий; else – еще, кроме; sanity – нормальная психика, здравый ум). If Miss Joan Stacey was a criminal (если мисс Джоан и была преступницей), she was a cool one (она была хладнокровной преступницей = нервы у нее были стальными). Father Brown regarded her for some time with an odd little smile (отец Браун некоторое время изучал ее со странной улыбочкой; to regard – внимательно, изучающее рассматривать; little – маленький, небольшой; незначительный), and then, without taking his eyes off her (а затем, не отводя от нее взгляда; to take off – убирать, отводить), addressed himself to somebody else (обратился к кому-то другому).
