который осмеливается быть космополитом в своих высказываниях и взглядах, не избежит внимания охрипшего патриотического журналиста.
Мы сказали, что совокупность классов в любой стране, заинтересованных в сохранении нынешнего метода правления, поддерживается традициями и, по своей природе и условиям существования, эти классы побуждаются к защите себя от исследовательской критики. Следовательно, они не могут избежать форм конкурирующего и воинствующего национализма, в которых они развились. Они не могут изменить свою врожденную форму без серьезной опасности ослабления себя. Таким образом, хотя аналогичные совокупности патриотических классов сгруппированы вокруг флагов и правительств большинства существующих государств, эти совокупности по своей природе обязаны оставаться отдельными, националистическими и взаимно антагонистическими. Нельзя ожидать всемирного союза военных или дипломатов. Их существование и характер определяются идеей о том, что национальное разделение реально и неизлечимо и что война в конечном итоге неизбежна. Их концепции лояльности включают в себя антагонизм ко всем иностранцам, даже к иностранцам того же типа, что и они сами, и создают постоянную кампанию раздражения, подозрений и выработки мер предосторожности. Вкупе с общей пропагандой о необходимости международного антагонизма, транслируемой на все другие классы, эта кампания медленно, но верно ведет дело к войне.
Но в то время, как методы провоцирования войн, применяемые патриотическими классами, являются традиционными, современная наука создала новый и гораздо более мощный метод ведения войны, и, как показала Великая Война, даже самые консервативные генералы с обеих сторон неспособны предотвратить гигантскую интервенцию механики и химии. Так создается ситуация, в которой милитаристский элемент не может сражаться без поддержки современной индустриальной организации и согласия огромной массы людей. Поэтому в настоящее время мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, когда патриотическая традиция поддерживает и воспроизводит власть и авторитет воинственно настроенных классов, которые сами совершенно неспособны вести войну. Другие классы, к которым они должны обратиться за поддержкой, когда катастрофа войны наконец наступила, – это классы, развившиеся в условиях мира, которые не только не получают никаких выгод от войны, но должны страдать от расстройства жизни, дискомфорта, разрушений и прочих военных бедствий. Поэтому для формально доминирующих классов очень важно, чтобы эти новые социальные массы и силы оставались под властью старых социальных, сентиментальных и романтических традиций, а для Открытого Заговора не менее важно, чтобы они были освобождены из-под их власти.
Здесь мы должны принять во внимание еще одну обширную совокупность людей, интересов и традиций – мир образования, различные религиозные организации и, помимо этого, разветвленный, разнородный мир газет и других периодических изданий, книг, театра, искусства и всех остальных инструментов презентации и внушения, формирующих общественное мнение и политический активизм. Сумма действий представителей этой совокупности будет заключаться в том, чтобы либо поддерживать, либо уничтожать старое господство националистических воинствующих классов. Сейчас они идут по легкому пути соглашательства. Например, образовательные организации в настоящее время в значительной степени являются консервативной силой в обществе; в большинстве случаев они напрямую контролируются властью и официально обязаны уважать существующие страхи и предрассудки. Для них проще и легче штамповать молодых людей с ограниченными взглядами, чем формировать в них независимую личность. Поэтому школьный учитель склонен насаждать официоз, стандарты и стереотипы даже в живых и прогрессивных областях науки и философии. Даже там он тормозит поступательное движение. Ясно, что Открытый Заговор должен либо постоянно тормошить и реанимировать его, либо откровенно враждовать с ним. Университеты также разрываются между благородным прошлым, на котором зиждется их престиж, и необходимостью адаптации к миру исследований, экспериментов и изменений. Остается открытым вопрос, имеют ли эти особые образовательные учреждения высокого интеллектуального престижа какую-либо реальную ценность в живом мире. Современный мир, спланированный по-новому, вероятно, не породит ничего похожего на современный университет. Можно утверждать, что современные научные исследования, вероятно, получат гораздо больше пользы, чем вреда, если пойдут на полной разрыв с этими институтами с их средневековым менталитетом, их преимущественной ориентацией на обучение молодежи и их древними и заразительными представлениями о первенстве и чести.
Традиционные религиозные организации опять-таки существуют для сохранения и воспроизводства себя и поэтому склонны скорее следовать за общественным мнением, чем формировать его. Жизнь в них продлевается в основном в периоды возрождения и за счет различных ответвлений, которым они склонны сопротивляться, как, например, Католическая Церковь сопротивлялась францисканскому пробуждению, но формально они настроены консервативно. Они говорят развитию религиозной мысли: только от сих и до сих, ни шагу дальше.
В школе, колледже и Церкви интеллектуальная и просветительская деятельность в целом становится тормозом прогресса, но так не обязательно должно быть. Учитель может быть оригинальным, вдохновляющим и творческим, а если ему повезет и если у него боевой характер, то он может даже добиться значительного общественного успеха. Университетские преподаватели и исследователи могут проводить свою собственную линию и все же избегать порицания старшими коллегами. Университеты конкурируют с другими университетами у себя в стране и за рубежом и не могут полностью уступать нормам серости, посредственности и покорности. Они должны сохранять определенную дистанцию от вульгарного мнения и определенную репутацию интеллектуальной мужественности.
По мере того как мы переходим от более организованной интеллектуальной деятельности к менее организованной, мы обнаруживаем, что консервативное влияние становится все менее важным и появляется свобода для творческой энергии. Свежесть – главное условие журналистского, литературного и художественного успеха, а ортодоксальность не может ни сказать, ни сделать ничего нового. Но желание свежести может быть слишком легко удовлетворено экстравагантными, поверхностными и бессистемными изобретениями.
Однако влияние этой старой традиционной националистической социально-политической иерархии, преграждающей путь в новый мир, осуществляется не только через ее контроль над школами и университетами. И не этот контроль является наиболее мощным ее оружием. Если бы это было так! Существует также прямой, хотя и менее осязаемый, контакт старого порядка с зарождающимися силами, который играет гораздо более эффективную роль в замедлении развития современного мирового содружества. Старый порядок определил устоявшийся образ жизни, который, в лучшем его проявлении, является удобным, занимательным и уважаемым. Он владеет всеми входами и выходами, определяет всю повседневную рутину жизни. Он умеет взимать и взимает дань конформизма практически без принуждения. Следовательно, у явных диссидентов не может быть полноценной общественной жизни. Опять-таки, старый порядок полностью обеспечивает рост, благополучие и развитие своих питомцев. Он контролирует источники чести и самоуважения; он задает общепринятые правила поведения. Новые инициативы появляются то тут, то там в виде отдельных личностей – где-то изобретателя, где-то смелого организатора или энергичного мыслителя. Помимо своей конкретной работы, новаторский тип обнаруживает, что он должен подчиняться установленным правилам, иначе его женщины
