А еще раньше, 2 марта 1180 г., желая обезопасить царственную династию от неожиданностей, император приказал венчать Алексея II Комнина с Агнессой-Анной [667].
Болезнь прогрессировала, и царь чувствовал себя с каждым днем все хуже и хуже. Однажды Мануил I неблагоразумно принял ванну, и после этого ему стало совсем плохо. Созвав вельмож и родственников, василевс просил их оберегать царственного мальчика Алексея II. Потом, почувствовав приближение смерти, император 24 сентября 1180 г. принял монашеский постриг под именем Матфей и почти сразу же вслед за этим скончался.
Погребли его тело у входа в храм Пантократора, где располагалась православная святыня, привезенная Мануилом I Комнином из Эфеса. Это был красный камень, на который, по Преданию, положили тело Спасителя после того, как Его сняли с Креста. На камень падали слезы Богородицы, оставившие зримый след, и на нем св. Мария Магдалина плыла по морю в Рим, чтобы доказать императору, что Христа распяли незаконно. Затем каким-то случаем он оказался в Эфесе. Рассказывают, ранее камень располагался в царском дворце, а затем его перенесли к храму и положили на гробницу царя. Как сказал современник, «чтобы громко и ясно провозглашать, сколько деяний совершил и как трудился тот, кто лежит теперь безмолвно в могиле» [668].
Четыре величественные фигуры подарила Византийской империи династия Комнинов: Исаака, Алексея, Иоанна, Мануила. Спасители отечества, собиратели народного блага, радетели государственного интереса, защитники Церкви, великолепные полководцы и тонкие дипломаты, аскеты в быту и неутомимые деятели, они сделали то, что никому казалось невозможным — заставили Европу и Восток склониться перед Римской империей в глубоком почтительном поклоне. Теперь уходил последний из них, и современники чувствовали, что с его уходом на Империю надвигается какая-то страшная катастрофа. Увы, они не ошиблись...
Достойной эпитафией Мануилу I Комнину стали слова, которые о нем произнес современник Евстафий Солунский: «Кажется, в Божественном совете было определено, чтобы со смертью Мануила нарушился строй Римского царства, и чтобы с закатом этого солнца покрыла нас непроглядная тьма!» [669]
Приложение № 12. «Царь — священник, защитник и глава Церкви»
В Византии очень рано возникла и быстро укоренилась идея царя как образа Христа на земле, Его наместника, защитника и главы Кафолической Церкви, императора-священнослужителя, которому Богом предоставлены высшие церковные прерогативы, за исключением священнодействия, в которых, однако, он принимал самое активное участие. Можно сказать, что эта идея являлась естественным конкурентом «византийскому папизму» и вполне органичной для христианского правосознания. Никакого параллелизма властей древнее христианское сознание просто представить себе не могло. Поэтому спор шел не о том, должно ли в Церкви проявляться властное, административное начало, а только о том, кто должен обладать ей — император или патриарх (папа). И чем более укреплялся «папизм», тем ярче, рельефнее и содержательнее проявлялась идея православного Римского царя, реальные полномочия которого с течением веков все более и более расширялись за счет церковной сферы, а его статус все более принимал в глазах современников сакральный характер.
Это противостояние особенно обострилось в эпоху Македонской династии, когда «византийский папизм» едва не подмял под себя императорскую власть наподобие того, как это случилось на Западе. Византийская политическая философия традиционно для древнего сознания, ощущавшего сакральный смысл царского служения, искала новые объяснения этому уникальному феномену в текстах Священного Писания, находя множество аналогий. И многовековая война с восточными «папистами» только способствовала интенсивности и глубине политико-богословского поиска. В конце концов, хотя и не в виде законченной системной теории, Византия сформировала свое учение о Римском царе.
1. Император — образ Христа
Со времен императора святого Юстиниана Великого царь признается дефензором (защитником) Кафолической Церкви и полновластным главой церковного управления. В дальнейшем все более и более проявляется та особенность сакрального статуса царь, что он есть священнослужитель или даже священник без всяких оговорок, а его статус подобен епископскому. Признание за Римским императором столь многих добродетелей и качеств далеко не случайно — Церковь становится всенародной там, где в нее входит и ею руководит самодержавный православный монарх. В патерналистском обществе интересы Римской империи и Кафолической Церкви естественным образом переплелись, но именно по той причине, что над всеми христианами и клиром возвышался василевс, силой праведной власти которого все и устроялось [670].
Естественно, сами Римские цари прекрасно отдавали себе отчет в тех обязанностях, которые они несут перед Богом, и за какие ответят на Страшном Судилище. Для них священство царского сана означало не своеволие, но высочайшую ответственность перед Богом и христианами за судьбу Церкви и Православия. Император Лев III Исавр без оговорок признавал себя священником и даже епископом, а его сын Константин V усердствовал в богословии, выискивая христологическую аргументацию против почитания святых икон. Ошибочность вектора поиска этого царя-иконоборца не влияет на главное — признание за императором права и обязанности осуществлять эту деятельность.
Нельзя, конечно, сказать, что остальные грани императорского достоинства стерлись. Нет, царь по-прежнему являлся полководцем и верховным главнокомандующим. Безусловно, он, как и ранее, представлял собой единственный источник политической власти в Византии и в любом государстве, расположенном на бывших землях Священной Римской империи, и являлся верховным законодателем. Но священнический характер его власти становится доминирующей чертой императорского достоинства.
Обоснование сакрального статуса Римского царя начинается с уподобления его Христу. Византийцы полагали, что Римская империя промыслительно создана Богом для восстановления человечества во Христе, и ее значение неотделимо от автократической формы правления. Сходство между титулом Византийского императора — «Автократор» — и титулом Спасителя — «Пантократор» — слишком заметно, чтобы нуждалось в доказывании [671].
В целом перед нами «древняя концепция, выражаясь современным языком, опосредованной и опосредующей соотнесенности персоны монарха со сферой божественного на правах живого знака или живого образа». Истинный образ Небесного Царства Бога на земле — эсхатологическое царство Христа на земле. Христос — безусловно истинный владыка, как земной, так и небесный, и любая власть рядом с Ним — условна, как «условен условный знак». Император правит как «временно исполняющий обязанности» Христа, Его «заместитель», «вице-Христос». А потому по праздничным дням Византийский царь имел право восседать только на левом, пурпурном сиденье трона, а правое, почетное, обработанное золотом, оставалось пустым, как предназначенное непосредственно Христу. Римская держава олицетворяла Царство Небесное, василевс — Христа, а придворные — небесные силы. Придворные евнухи, одетые в белые одежды, изображали Ангелов, и даже пурпурные чернила царей, которыми те подписывали хрисовулы, являлись образом крови Христовой [672].
Эти мысли вскоре нашли закрепление в церковных богослужебных текстах. Например, стихира на Рождество
