была уведомлена Императрица, бывшая, кстати сказать, вне себя от радости при получении этой вести.
Аудиенция Стедингка состоялась в тронном зале. Вечером он имел честь играть с Императрицей в карты и ужинать за её столом.
Несмотря на все эти любезности, Стедингк предвидит, что при дальнейших переговорах придется одолевать большие трудности, так как Двор разделен на партии, которые сходятся, однако, в высоком мнении о себе, о своих силах и о своем величии, не позволяющих делать в чем-либо уступок. Для успеха необходимо доверие самой Императрицы и возможность коснуться струн её самолюбия и великодушия.
На второй день пребывания Стедингка в Петербурге к нему явился Игельстрём. После комплиментов об успехах Стедингка в столице, он заговорил об известии, полученном из Стокгольма, о казни полк. Хестеску. Стедингк указал, что интересы государства требовали подобной жертвы и, удовлетворяя любознательность своего собеседника, прибавил, что едва ли остальные приговоренные подвергнутся участи Хестеску. Игельстрём, отвечая, заявил, что Императрица в подобном случае ограничилась бы заключением государственных преступников. В подтверждение своих слов, он доверительно прочел выдержки из письма Государыни. Катастрофа в Стокгольме ее очень огорчила. В Петербурге предавались радости, в Стокгольме распространяли ужас зрелищем эшафота. В дни заключения мира принято миловать и смягчать сердца. «А вот сосед мой, как вернулся в Стокгольм, первым делом начал рубить головы, — писала Императрица Гримму, — Господи Боже мой, как разно понимают вещи на сем свете».
Из факта казни Императрица делала тот вывод, что мир не столь приятен Его Величеству, как предполагала, и она опасается, как бы подобная жестокость не повредила королю, что было бы совершенно противно её видам. Вернувшиеся пленные свидетельствовали о большом числе недовольных в королевстве.
Потемкин готовился к великолепному празднику в Таврическом дворце. Так как праздник задуман был в воспоминание подвигов из турецкой войны и особенно взятия Измаила, то честолюбивому временщику нежелательно было присутствие в Петербурге истинного героя Измаила, и потому, за несколько дней до праздника, Суворов получил повеление Государыни — объехать Финляндию до самой шведской границы, с целью проектировать систему пограничных укреплений. Суворов поехал с охотой, чтобы только избавиться от своего бездействия; край был ему несколько знаком, так как 17 лет назад он уже объезжал шведскую границу, и хотя теперешняя задача представлялась посложнее, «но при обычной своей энергии и трудолюбии, Суворов выполнил ее всего в 4 недели времени, даже меньше».
Во время суровой финляндской весны он разъезжал в таратайках по диким захолустьям русско-шведской границы, вынося лишения, которых «военный человек высокого положения не знает даже в военное время».
Суворов вернулся из Финляндии и представил проект укрепления границы на случай наступательной войны со стороны шведов. 25 Июня 1791 г. последовало Высочайшее на его имя повеление: «полагаемые вами укрепления построить под ведением вашим». Мотивы в этом повелении изложены не были; они подразумевались в тогдашнем положении дел, ибо носились явные слухи на счет непрочности, недавно заключенного с шведским королем, верельского мирного трактата. Суворов поехал и тотчас же принялся за работу. В продолжение 1,5-годового своего пребывания в Финляндии, Суворов исполнил в существенных чертах свой план, составленный после предварительной финляндской поездки и утвержденный Государыней.
Усилены укрепления Фридрихсгама, Вильманстранда и Давидстада; исправлен и усилен Нейшлот; на важнейших дорогах из шведской Финляндии к Фридрихсгаму, Вильманстранду и Савитайпале сооружены новые форты: Ликкола, Утти (Уттис) и Озерный; оборонительные средства саволакской дороги, заключавшиеся в Нейшлоте, усилены проведением каналов в окрестной стране, усеянной озерами. Для противовеса Свеаборгу и с целью дать надежную станцию шхерному флоту, возведены при Роченсальме, на нескольких островах, довольно сильные укрепления, а на сухом пути заложена крепость Кюменегорд. Таким образом, Роченсальм сделался главным укрепленным пунктом южной части финляндской границы, и в конце1792 г. Екатерина имела полное основание лично благодарить Суворова за то, что «он подарил ей новый порт».
В конце 1791 г. Суворов писал Турчанинову, что недоверие к себе есть мать премудрости, что успех превысил ожидание и что в следующее лето границы будут обеспечены на 100 лет. Он считал делом своей чести — поднять кейзер-флаг в Роченсальме и имел утешение дождаться исполнения своей мечты. При рескрипте 26 августа 1792 г. Государыня сообщила ему, что повелела выслать кейзер-флаг и штандарт для Роченсальмского порта. После того Суворов при всяком удобном случае старался прогуляться по Роченсальму и полюбоваться на свое произведение, как говорится, чужим взглядом. «Массивнее, прочнее и красивее строений тяжело обрести, — писал он своему племяннику Хвостову: — так и все пограничные крепости». Нейшлот был тоже его гордостью. Маскируя свое удовольствие при виде этого форта, он говорил: «знатная крепость, помилуй Бог, хороша: рвы глубоки, валы высоки, лягушке не перепрыгнуть, с одним взводом штурмом не взять». Сообщая в Петербург по своей обязанности разные известия и слухи, доходящие из-за границы, даже из самого Стокгольма, Суворов не упускает случая похвастать впечатлением, производимым на шведскую публику быстро воздвигаемыми русскими укреплениями.
Генералиссимус А. В. Суворов.
Работы шли быстро и успешно, между прочим, потому, что Суворов торопился от них отделаться, чтобы быть свободным для иной службы, в другом месте. Он отнимал время от сна, переезжал беспрерывно с места на место, обходил работы, вникал в мелочи и частности. Кроме того, требовалось делать не только хорошо, но и дешево.
У Суворова, кроме постройки и исправления крепостей, были на руках войска и флотилия. Большая часть гребной флотилии находилась в шхерах, меньшая — на озере Сайме. Сначала флотилией командовал принц Нассау-Зиген, но летом 1791 года он отпросился у Екатерины на Рейн. В флотилии числилось до 125 судов разных названий и величин, с 850 орудиями, и состояла она под начальством контр-адмирала маркиза де-Траверсе и генерал-майора Германа, подчиненных Суворову. Но так как Суворов никогда не бывал номинальным начальником, то изучил морское дело и, будучи в шутку отэкзаменован, выдержал удовлетворительно испытание на мичмана.
В высших служебных сферах Петербурга пошли толки, что Суворов не жалеет солдат, эксплуатирует их бесчеловечно с целью выслужиться самому, и оттого они в огромном числе болеют или бегут за границу. Говорили, что Суворов, имея странный взгляд на медицину и лечебницы, закрыл вовсе госпитали, а потому несчастные солдаты. мрут, как мухи...
Финляндская дивизия действительно отличалась от других большим числом беглых и умерших, что, впрочем, было давним её свойством, как последствием сурового климата и обилия болот, а не виной Суворова.
Во время Суворовского командования в Финляндии считалось по штатам в войсках 44.164 чел.; из них недоставало до комплекта 9.633, находившихся в
