которого петербургский кабинет обеспечивал Густаву III лишь денежную помощь.
Гр. Стаккельбергу Императрица писала: «зная ум и рыцарский дух короля и его заботливый характер, я полагаю, что можно было б предоставить ему восстановление французской монархии, как дело в высшей степени славное и достойное его политических и военных соображений, что я далеко не буду противиться успеху этого предприятия, но что, напротив того, была бы не прочь способствовать ему».
Но 16 марта 1792 г. Густав III был убит, и план посылки войска рушился. Не будь отвратительного убийства Густава III, писал Наполеон в своих «Mémoires de S.-t Hélène», Европа имела бы совсем другой вид; потому что из тех 30.000 русских, которые он получил бы для своего подкрепления, с целью восстановления трона во Франции, ни один барабанщик не вернулся бы назад, а пока русские войска пребывали бы во Франции, он (Наполеон) со своей армией пошел бы в Польшу и там занял бы престол, как тогда было условлено, чтобы с шведской и польской армиями напасть с двух сторон на Россию, участь которой тогда была бы весьма сомнительной. «Это было всегдашним стремлением моей души».
Недоверие и нерасположение к Густаву III в Швеции увеличивались вследствие того, что финансы не улучшались, что он стеснил свободу слова строгой цензурой, запретил крестьянам винокурение, учредил тайную полицию, воспретил упоминание обо всем, касавшемся французской революции, подобно тому, как это было сделано в Испании, Португалии и Неаполе, «стонавших под деспотическим правлением». Наконец, шведы спрашивали, какой им интерес вмешиваться в дела антиреволюционной Франции? Чтобы спасти отечество, отвечали заговорщики, надо убить короля. Густав пал жертвой мстительной дворянской оппозиции и кипучих, неясных идей свободы, нахлынувших из Франции.
Маскарад 5-16 марта 1792 г., на котором Густав III был смертельно ранен
16 марта 1792 г. в Стокгольме назначен был маскарад. Двое из заговорщиков, одетые в маскарадные костюмы, сошлись в скудно меблированной комнате. Первому — графу К. Горну было 29 лет, второму — 30 лет, его звали Яков Йохан Анкарстрём. В его жилах текла французская и шотландская кровь; в нем рано проявились врожденные наклонности к жестокости. На столе лежал заряженный пистолет, офицерская сабля и большой мясницкий нож. — Анкарстрём возненавидел Густава за то, что народ был обременен непосильными налогами, нация разорялась бумажными деньгами. Война же 1789 г. сделала его непримиримым врагом Густава III. Он видел в нем клятвопреступника. — «Мы не можем быть счастливы до тех пор, пока не отделаемся от короля», — говорил он. Начальник полиции предлагает арестовать заговорщиков. Густав ответил: «Если они хотят моей жизни, они меня всегда найдут. Я не хочу дать им удовольствия думать, что я боюсь их». Первоначальный план Горна и Анкарстрёма сводился к тому, чтобы содержать Густава временно в тайном заключении, пока революционеры произведут государственный переворот. Но Горн усмотрел, что «шведская нация — раболепная толпа, которой король будет править, пока жив»... Убийцы давно охотились на свою жертву; уже в январе Анкарстрём сидел с заряженными пистолетами в ложе оперы, а другой раз находился в маскараде, поджидая подходящего момента. — 16 марта этот роковой момент настал. Короля предупредили анонимным письмом, что он на этом маскараде может сделаться жертвой изменнического покушения. «Я не привык обращать внимание на безыменные письма»... Король из ложи пошел в публику; в разгаре танцев, при звуках музыки и общего веселья, его окружили около сцены 16 черных масок. Раздался выстрел. Раненый Густав крикнул: je suis blessé, arrêtez-le, mais ne lui faites pas de mal! (я ранен! задержите его, но не причиняйте ему ничего дурного!). Убийца, видя, что король не упал, оцепенел и выронил из рук пистолет и нож. «Пожар!» — крикнули маски-заговорщики, но, по приказанию приближенных короля, выходные двери были уже заперты. На тринадцатый день король скончался, проявив большое мужество и удивительную силу характера. Анкарстрём окончил дни свои на эшафоте.
Екатерина II, с ужасом узнав о гнусном посягательстве на жизнь короля, её двоюродного брата, приказала своему представителю в Стокгольме, графу О. М. Стаккельбергу, уверить Густава «во всей полноте своего сочувствия».
«Я боюсь одуреть по милости событий, которые так сильно потрясают нервы, как, например,.. убийство шведского короля», — писала Екатерина в апреле 1792 года Гримму.
Густав III — очень сложная натура. У него было много достоинств. Он обладал острым умом, пылким воображением, богатой памятью, большой наблюдательностью, сильной речью. Но фантазия преобладала над всеми его качествами. Любовь к славе и родине руководили его действиями. Он проявил редкую способность к работе, замечательную настойчивость, подвижность, политическое мужество, присутствие духа в опасности и виртуозность в интриге. Любил блеск, великолепие, церемонии. Наш представитель при шведском дворе А. К. Разумовский характеризует Густава III своенравным и тщеславным. Тактом он не обладал.
Близкий к королю Ульрик Шеффер выдвигает его глубокое лицемерие, склонность к интригам, удовольствиям и суете. «Представительство — его идол, блеск двора — его слабость».
«Чтобы в разговоре с Густавом вызвать хорошее его расположение духа, — сказала как-то Екатерина, — стоило только поставить его так, чтобы он мог видеть себя в зеркале и любоваться своими добродетелями».
По мнению Адлербета, ни единого честного волоска не было на голове Густава. И в то же время никто из коронованных особ с большим достоинством не говорил с трона, никто в частной жизни не был любезнее. Никто лучше него не умел отказать, не оскорбляя; никто не умел более удовлетворительно сообщить неопределенное обещание. В его сердце не было искренней добродетели, не было теплого чувства к другим. Присягу, обещания, законы он признавал полезной уздой лишь для простолюдинов, и эти слова служили ему более украшением речи, чем управляли его поступками. К подобному же выводу приходит жена его брата, Карла Зюдерманландского — впоследствии королева Швеции Гедвига-Елизавета-Шарлотта. — По словам её дневника, не было собеседника очаровательнее, «но надо признать, что он лжив и иезуит и для него цель оправдывает средства». Под очаровательными манерами, действительной добротой сердца и большим желанием нравиться скрывалась склонность к интригам, подозрениям, недостаток искренности, зависть к самому скромному успеху других. «Все вместе взятое в конце концов отвращало самых преданных друзей, и он остался королем-чародеем только в народном воображении».
Вся политика Густава была построена на надежде удачи наступательной войны. «Густав, — пишет его свояченица, — очень желал быть рыцарем и жить в период рыцарства». Любимейшими его удовольствиями были: карусели и рыцарские игры, и русская война едва ли была чем иным, как грандиозный карусель. С
