Для нас возрождение России должно стать возрождением империи, это наш настоящий государственный уровень и естественный государственный вес. Все другие состояния нашего государства — это патология, переносящая свою патологичность на вес области жизни нации. Неужели нам еще не стало ясно, что демократический принцип для России неэффективен и не приносит никаких положительно-ощутимых государственных результатов?
«Ну, не возвращаться же нам в прошлое?» — снова и снова изумленно вопрошают политически запуганные люди. Мы же ответим им, что этот вопросительный возглас год от года все менее остается наполненным каким-либо жизненным смыслом. Прошлое для нас все более становится животворной традицией, все более властным и реальным господином в нашей разрушающейся современности. Еще Н.Я. Данилевский говорил, что вопрос о лучшей форме правления решается историей. А история, сделав кровавый революционный зигзаг, проведя нацию через тернии демократии, повелительно возвращает русских на имперский путь. Мир в отсутствие России вновь становится однополярным, и мы не сможем увильнуть от своей миссии — альтернативы всякому злу, жаждущему безраздельно властвовать на Земле.
Диктатура как путь к империи. Чрезвычайная власть, диктатура, воспринимается нами как последняя мера в руках автократора во времена исключительные для жизни государства и нации. В обычные времена верховная власть должна действовать в рамках бумажных конституционных определений, апробированных исторической жизнью нации, но держаться за букву написанного человеческой рукой закона во времена чрезвычайные есть государственная глупость и даже преступление. Формальное следование всегда несовершенному закону, а в чрезвычайные времена эта несовершенность становится еще более явной, является безрассудством, трусостью, безответственностью или безвластностью верховной власти. Нет большего властного преступления, чем неприменение власти, когда таковое необходимо. Последствием этого всегда были кровавые гражданские войны, революции, анархии смутных времен и подобные им социальные ужасы.
Власть должна быть властной, персонифицированной, сильной, концентрированной, авторитетной и требующей к себе уважения. А для таких великих дел, как возрождение России, — нужна великая власть. И опорой для этой власти должна стать нравственная поддержка нации того, кто взвалит на себя тяжесть дела возрождения России.
«Идея самодержавия, — писал один русский консерватор начала XX века, — не есть какая-то архаическая идея, обреченная на гибель с ростом просвещения и потребности в индивидуальной свободе. Это вечная и универсальная идея, теряющая свою силу над умами при благоприятном стечении обстоятельств и просыпающаяся с новою силою там, где опасности ставят на карту самое политическое бытие народа. Это героическое лекарство, даваемое больному политическому организму, не утратившему еще жизнеспособности…»
Другим поводом необходимости «героического лекарства» имперской власти для России является распущенность, недисциплинированность и анархичность нашего общества, пропитанного демократическими миазмами, о которых еще в XIX веке знаменитый Ренан говорил: «Эгоизм — источник социализма и зависть — источник демократии, не создадут ничего, кроме общества слабого, не способного противостоять могущественным соседям».
Мы стали несчастными свидетелями страшных последствий разрушительности демократического принципа на примере ослабления нашей Родины. Мы переживаем тяжелейшую болезнь — государственной расслабленности, единственным лечением которой может и должна стать величайшая концентрация власти. Концентрация власти нужна не сама по себе, а как орудие, с помощью которого возможно восстановить государственный порядок, добиться нравственной правды, социальной справедливости и т.п. гражданских основ.
Нам, русским — сегодняшним гражданам России, нужна сильная государственная власть еще и потому, что среди борьбы разных политических партий, народов, экономических группировок внутри нашей страны интересы Отечества в целом постепенно все более отходят на второй план. Только величайшие усилия и концентрация государственной власти, ее персонификация в лидере нации способна сбить накал внутриобщественной гражданской и национальной борьбы. Эта борьба всех против всех, не обузданная верховной властью государства, способна окончательно, изнутри разорвать Россию в клочья. Нашим внешним врагам, уже не желающим мериться с нами силами в открытых и честных поединках, а всячески поддерживающим состояние анархии в нашем Отечестве, это хорошо известно.
Тот, кто сегодня выступает против сильной государственной власти, хочет сохранить лишь свою личную власть и отстаивает лишь свои личные интересы. Нам нужен особый, временный период управления — период диктатуры восстановления государственности. Сегодня России нужен Правитель, способный вести за собой, консолидировать нацию вокруг себя, решиться на жесточайшую проскрипцию (открытое лишение защиты закона) в отношении всех врагов и воров нашего Отечества, способный, подобно Владимиру Мономаху, править с убеждением, что «Господь вручил нам меч карать зло и возвеличивать добро».
Вот, например, мнение знаменитого канониста епископа Никодима (Милаша): «Для направления человеческих законов, — пишет он, — …к цели, предначертанной Промыслом Божиим, Бог даровал, как первому главе семьи, государственной власти силу, чтобы она рукою, вооруженною мечом правды и справедливости, вела людей во имя Его благим путем» (С. 668. Никодим епископ Далматинский. Православное церковное право. СПб., 1897).
Петр I ссылался именно на эту грамоту, доказывая свои права на титул «Императора Всероссийского».
Что касается самого слова «царь», то в 1892 году знаменитый русский филолог академик А.И. Соболевский высказал свое суждение по поводу его этимологии. Он утверждал, что «слово цесарь, цьсарь, откуда у южных Славян и у нас царь, — слово, бывшее уже в IX в. народным болгарским и означавшее вообще государя. Переводчики Евангелия и других церковных книг постоянно употребляли это слово, когда речь шла о Государе, применяя его к Государям византийским, еврейским, персидским и т.д. Вместе с книгами слово царь, в значении государя, перешло от Болгар к Сербам и к Русским и у тех и у других быстро вошло в живое употребление». Соболевский А.И. видит здесь влияние скорее южнославянское с Афона, чем византийское.
Первым, по мнению А.И. Соболевского, писателем XV в., решившимся назвать московского великого князя «царем», стал Пахомий Серб. (Чтения в историческом Обществе Нестора Летописца. Кн. IV. С. 7.)
Совсем как в XX столетии Рон Хаббарт стал, только уже по своей воле, основателем секты дианетики.
Кстати говоря, отец знаменитого русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова.
Книга В.Ф. Иванова, изданная в далеком Харбине в 1934 году и уже четырежды переизданная на родине, в серии «Пути русского имперского сознания» (1997, 1998, 2000, 2001), была все же весьма широко известна еще в советской России по самиздатовским перепечаткам. Еще в 80-е годы она ходила по рукам, отпечатанная на машинке в четырех частях. При тогдашней скудости правды о масонстве и его роли в русской истории прочтение книги В.Ф. Иванова вызывало глубокое интеллектуальное потрясение, переворачивавшее все понимание истории у читателя. Энергичность, живость изложения, объемность материала, приведенного в книге, потрясали, что, видимо, играло немалую роль и в самой распространенности этой работы, так как всякий прочитавший ее в те годы стремился ознакомить с ней своих друзей и единомышленников. Исследование В.Ф. Иванова пользовалось большой популярностью в патриотических кругах, являясь во многом идееформирующим чтением. Большинство патриотических исследователей русского масонства испытали определяющее влияние этого труда, что отразилось впоследствии на их работах в этой области.
В записках принца Евгения Вюртембергского есть передача интересного разговора с графом Милорадовичем. Граф Милорадович сказал (когда стало ясно, что законным наследником престола является великий князь Николай Павлович) принцу Евгению, что он «сомневается в успехе, так как гвардия не любит Николая». «При чем тут гвардия?» — сказал принц. «Совершенно справедливо, — ответил граф, — им не следует иметь голос, но это у них уже обратилось в привычку, почти в инстинкт». (Зызыкин М.В. Император Николай I и военный заговор 14 декабря 1825 года. Буэнос-Айрес, 1958. С. 78.)
