7
Некоторые отцы декабристов были из числа этих самых царе убийц, тем самым как бы в декабристах уже была «предрасположенность» к цареубийству.
Хотелось бы особо обратить внимание на следующее: если бы император не смягчил решения Верховного уголовного суда, пятеро казненных декабристов были бы преданы несравненно более страшной казни — четвертованию (между прочим, Пестеля предложил четвертовать Сперанский), а тридцать один — смертной казни через отсечение головы. Среди членов Верховного уголовного суда были и такие, которые предлагали еще более суровое наказание: четвертовать — шестидесяти трех, подвергнуть постыдной смерти троих и смертью одного. (См. мнение сенатора Ивана Павловича Лаврова.) К этому замечанию необходимо прибавить и 101 заговорщика, которые были изъяты от суда и оставлены без судебного наказания лично императором. Также император Николай I не допустил до уголовного суда 700 нижних чинов, отправив их на войну с Персией.
Уголовник — скажем, убийца, совершивший преступление, — также становится «мучеником» по применению к нему соответственного репрессивного закона: либо расстрела, либо долгого срока содержания в тюрьме. Он тоже мучается и страхом смерти, и трудностями тюремного существования.
Удивительна судьба этого генерала. Участвовавший не менее чем в 55 сражениях, он не получил ни одного ранения и был убит своими соотечественниками-декабристами. Когда из еще живого Милорадовича врачи извлекли пулю, то он, взяв ее в руку и рассмотрев, перекрестился и сказал: «О, слава Богу! Эта пуля не солдатская. Теперь я совершенно счастлив (пуля была пистолетная с хвостиком)… — и несколько позже продолжил: — Донесите Государю, что я нимало не жалею о том… напротив, я чувствую себя теперь истинно счастливым… я умираю, исполнив свою святую обязанность» (Башуцкий А.Л. Убийство графа Милорадовича // Исторический вестник. 1908. № 1.С. 154.)
Слова А.С. Грибоедова. См. Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 5. Ч. 2. С. 158-160.
Декабристы, например, говорили своим солдатам, что выступают за «Конституцию», представляли ее… как супругу великого князя Константина Павловича.
См. свидетельство офицера его полка Майбороды.
Жизнь Трубецкого вообще является хорошей иллюстрацией к одному очень уместному здесь высказыванию: «“История русской интеллигенции”, в сущности, вся целиком сводится к “истории русской декламации” и в истории культуры места для себя не имеет».
Другой политический «философ» декабризма, Никита Муравьев, предлагал разделить Россию на 13 или 14 федеральных штатов, в каждом из которых будут свои представительные законодательные собрания. Это уже прообраз нашего времени, когда федерализм разрушает единство страны.
Примечательно, что в 1827 году весь жандармский корпус империи имел численность всего в 4278 человек, а в 1836 году — 5164. (Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. 1826—1880. М., 1982. С. 24.) Так что борец «за свободу», «вольно думец» Пестель желал иметь жандармов в 22—26 раз больше, чем душитель «свободы» Николай Павлович. Вероятно, советские чекисты составляли такое же количественное соотношение к дореволюционному жандармскому корпусу императора Николая П. «Свобода» и революция всегда требуют значительно большего репрессивного аппарата для отстаивания своих идеалов в России, чем историческое самодержавие.
До этого тот же Оболенский давал слово Ростовцеву, что «ничего не будет».
Эту неизъяснимую нерешительность декабристов отмечали многие и свидетели, и участники. Так, например, полковник Булатов, который должен был возглавить войска на Сенатской площади как наиболее популярный в войсках гвардии из всех декабристов, по собственному признанию, два часа, готовый к убийству императора, стоял в двадцати шагах от Николая Павловича с двумя заряженными пистолетами и не смог произвести рокового выстрела. Как говорил Булатов — «сердце мне отказывало». Трудно во всем течении восстания не увидеть охранительной Руки Всевышнего: многие из декабристов не смогли совершить задуманных злодеяний и убийств.
Он был автором нескольких серьезных исследований: «История финансовых учреждений в России до кончины Императрицы Екатерины II» (1848), «La Catholicisme Romain en Russie» (1863—1864) и др.
Муж Софьи Дмитриевны, граф Сергей Александрович Толь (1848 — после 1917), бывший в 1889 году с.-петербургским губернатором, а с 1903-го членом Государственного Совета, приходился родным внуком одному из деятельных участников подавления декабристского бунта — графу Карлу Федоровичу Толю (1777—1842).
В лагере консерваторов книгу высоко отметил барон Михаил Фердинандович Таубе, крупный правый деятель, политический писатель, член Главного Совета Союза русского народа. В брошюре «Политическое масонство и его учение в крамоле России. По поводу книги: «Масонское действо» (Харьков, 1914) он писал, что «труды графини С.Д. Толь не могли остаться не замеченными и требуют со стороны русского общества особого усиленного внимания» и «продолжают вносить новый свет правды в эту область преднамеренной лжи и затемнения» (С. 5).
Формулу «Православие, Самодержавие и Народность». впервые назвал «официальной народности теорией». историк А.Н. Пылил (в журнале «Вестник Европы»., 1872—1873), каковое и закрепилось в научной и научно-популярной литературе.
В 1890 году другом и единомышленником Н.Я. Данилевского Николаем Николаевичем Страховым был подготовлен и издан «Сборник политических и экономических статей Н.Я. Данилевского»., написанных после книги «Россия и Европа»..
Последние годы своей жизни Николай Яковлевич Данилевский (начиная с 1879 года) занимался написанием огромной работы «Дарвинизм». — естественно-богословским опровержением учения дарвинизма.
Наиболее важным и уместным здесь может быть свидетельство знавшего его лично крупного эмигрантского историка Владислава Маевского (1893—1975), человека судьбы тихомировского масштаба — добровольца в Балканских войнах 1912—1913 годов, участника Первой мировой войны, эмигранта, секретаря сербского патриарха Варнавы, преподавателя православной Св. Владимирской духовной академии в США. «Лев Александрович, — вспоминал он, — от природы был богато одаренным талантливым человеком, а вместе и широко начитанным, просвещенным энциклопедистом. Он, с одинаковой эрудицией широко научно подготовленного человека, мог обсуждать любой вопрос, особенно в области истории, права и социальной, общественной и политической жизни. Он обладал необычайной пытливостью, колоссальной памятью и трудоспособностью. Ум его был — профессорский — глубокий, холодный, с бесстрастным анализом и скепсисом в отношении всего сущего, с бесконечным устремлением к правде и истине». (Маевский В.А. Революционер-монархист. Памяти Льва Тихомирова. Новый Сад, 1934. С. 16—17).
«Я часто чувствую себя в положении Иова многострадального. Легче, когда понимаешь причины своей муки. Но я часто теряюсь и не могу себе объяснить за что именно, по какой причине. И что я могу сделать для избежания мучения? Это одна из самых тяжелых сторон тягости». (дневник Л.А. Тихомирова от 12 февраля 1900 года. ГАРФ, ф. 634, оп. 1, д. 7, л. 150). -«Совсем разрушаюсь, должно быть уж не долго протяну на свете. Сказать правду — не хочется умирать. А тут еще семья — без средств, без малейшего обеспечения. Тяжкие мысли…» (дневник от 22 августа 1903 года. ГАРФ, ф. 634, оп. 1, д. 12, л. 16). И таких страниц в дневнике много.
В связи с этим интересна одна цитата из его дневника: «Да, наша единственная сила в православии, и утрачивая его, мы становимся, видимо, презреннейшими из людей, ничтожнее всех ничтожностей Европы. Удивительно: каждый, кого видишь из православных: мужик, купец, священник или хоть наш брат, “образованный”, — несокрушимый перед всеми “Европами”. Но как только нет веры — непременно оказывается слепым, ничтожнейшим, всемирным холуем». (дневник Л.А. Тихомирова, май 1896 года. ГАРФ, ф. 634, оп. 1, д. 6, л. 34—35).
«Болезнь заставляет подумать о душе, и в результате моих размышлений я вижу, что мне серьезно следует истреблять свои главные пороки. Нужно достигать, с этой точки зрения, вот каких качеств 1) Не осуждать, 2) Негневливость, 3) Чистота, 4) Спокойствие вообще, при всех случаях, 5) Предоставление всего Воле Божией, 6) Терпение. Против всего этого я чаще всего погрешаю, можно сказать ежесекундно, не то так другое, а то и сразу по всем пунктам. Но как бы это себя воздержать?» (дневник Л.А. Тихомирова от 12 августа 1903 года. ГАРФ, ф. 634, оп. 1, д. 12, л. 14.)
