сущности»;
2. «Энергия сущности нераздельна с сущностью и неслиянна с ней»;
3. «Энергия сущности нетварна»;
4. «Энергия сущности не вносит разделения в самую сущность и не нарушает ее простоты»;
5. «Имя «Божество» относится не только к сущности Божией, но и к энергии, т.е. энергия Божия то же есть Сам Бог»;
6. «В сущности Божией тварь не может участвовать, в энергии же — может».
А затем выносились анафемы всем «злочестивым писаниям» и всем «болевшим болезнью Акиндина и Варлаама» [711].
15 августа 1351 г., в Праздник Успения Богородицы, император Иоанн VI Кантакузен вошел в алтарь храма Святой Софии и торжественно передал соборный Томос со своей подписью патриарху Каллисту. Император Иоанн V Палеолог, отсутствовавший в Константинополе во время этих церемоний, подписал Томос в феврале 1352 г. Томос был помещен в Синодик Православия. После анафематствования варлаамитов провозглашается «вечная память» тем, кто боролся за Православие. Среди них первое место принадлежит императору Андронику III Палеологу: «Андронику приснопамятному и блаженному царю нашему Палеологу, созвавшему первый собор против Варлаама».
Глава 4. Самодержавное правление Иоанна V Палеолога. Заговоры царевичей
Иоанн V Палеолог, чье царствование длилось более 45 лет, красивый и мужественный мужчина, имел тяжелую судьбу. Можно смело сказать, что ни одному Византийскому императору не пришлось пережить за свою жизнь столько унижений, потерь и вынужденного позора, как герою нашего повествования. Впрочем, при всех ударах судьбы Иоанн V Палеолог умел держать удар и диктовать свою волю. Ему не было чуждо чувство самопожертвования во имя «общего блага», в чем мы вскоре сами убедимся, и этот царь-труженник в течение десятилетий выискивал малейшие шансы, чтобы хотя бы отсрочить гибель Империи.
Византия досталась ему в исключительно бедственном состоянии. Армии не было, равно как и денег, и Палеологу понадобилось 3 года для того, чтобы руками турок разделаться с непокорным Матфеем Кантакузеном. Кстати сказать, мятежника даже не наказали, оставили жить в столице и сохранили на его одеянии некоторые знаки царской власти — достаточное свидетельство благородства василевса. Слабость государства стала совершенно очевидной для всех заинтересованных лиц. Дошло до того, что 16 апреля 1355 г. венецианский посол в Константинополе заявил на Совете Республики, что нужно без всяких рассуждений присоединять Византию к Венеции. Правда, соотечественники не поддержали его инициативы — не видели выгоды [712].
Ввиду грядущей турецкой оккупации Палеолог обратился за помощью к Западу, путь к которому лежал через Рим. Пришлось отправлять посольство к папе Иннокентию VI (1352–1362) с обещанием принять меры по воссоединению Церквей. «С настоящей минуты, — писал император в своем послании папе, — я пребуду верным, покорным, почтительным и преданным блаженнейшему отцу и господину нашему Иннокентию VI, святой Римской и Вселенской Церкви, верховному первосвященнику и его преемникам. Употреблю все возможные средства к тому, чтобы все народы нашей Империи также сделались верными, послушными, почтительными и преданными тому же нашему отцу и верховному первосвященнику и его преемникам. Но, так как время ожесточило сердца народа, так как его с трудом можно отвлечь от того, с чем он сроднился, и поставить его на новый путь можно не иначе, как действиями мудрыми и умеренными, то я решил поступить следующим образом», и дальше перечисляет их [713].
В свою очередь император просил апостолика организовать военный союз заинтересованных европейских держав. Сам Иоанн V Палеолог обещал папе стать «первым капитаном и знаменосцем Матери-Церкви, главнокомандующим над христианским воинством, которое придет в Константинополь из-за моря». Предлагая оставить заложником своего сына Мануила, он просил у папы 15 транспортных судов, 5 галер, 500 рыцарей и 1 тысячу пехотинцев на 6 месяцев для войны с турками [714].
В ответном письме понтифик выражал крайнюю радость по поводу обращения императора и обещал обратиться с соответствующими посланиями в адрес Родосских рыцарей, венецианцев, генуэзцев и киприотов. Он действительно разослал свои призывы, но на них мало обратили внимания. Единственное, что обе стороны вынесли полезного из свершившегося факта, так это возможность прямой и многолетней переписки. Но император Иоанн V был настойчив в своем стремлении объединиться с Западом против турок. И, тронутый его энергией, папа направил буллу об организации нового Крестового похода, но и эта мера не принесла успеха [715].
Фракия теперь была спокойна, но спокойствием покойника. Архонты областей откровенно желали перейти под власть османов, и эта «добрая воля» многократно увеличила возможности турок закрепиться в Европе. Император почти совершенно утратил узы управления и не мог ничего противопоставить сепаратизму своего же чиновника в Фокее, Калофета, объявившего себя самостоятельным правителем. Безнаказанность этого сановника превосходила всякую границу: когда его пираты захватили Халиля, сына султана Орхана, и османы потребовали вернуть принца, Калофет запросил за это с василевса 100 тысяч золотых монет и титул севастократора. Чтобы сгладить дипломатический скандал и сохранить союз с османами, без которых Византия теперь оказывалась абсолютно беззащитной перед болгарами и сербами, Иоанну V Палеологу пришлось пойти на откровенное унижение. Он выдал свою малолетнюю дочь Ирину за Халиля, который к тому же приходился ей кузеном: его матерью была Феодора Кантакузен.
Мануил Кантакузен (1348–1380), сын Иоанна VI Кантакузена, многократно увеличивший могущество Мореи, и не думал подчиняться Палеологам. И отряд наемников, направленных против него Иоанном V, был разбит сыном талантливого полководца-отца. В конце концов император признал Мануила Кантакузена Морейским деспотом, сохранив видимость его зависимости от императорской власти. Кроме того, приходилось расплачиваться за помощь в борьбе с Иоанном VI Кантакузеном. И царь отдал в качестве приданого своей сестры, выданной замуж за генуэзца Гаттелузи, остров Митилену (Лесбос) [716].
Однако и в таких непростых условиях император не забывал о своем долге перед Церковью. Хотя Собор 1351 г. поставил точку в исихастских спорах, Никифор Григора в 1355 г. начал новую дискуссию. Видимо, он надеялся, что со смертью старого покровителя св. Григория, императора Иоанна VI Кантакузена, позиции святителя во дворце пошатнулись; но ошибся. Повод для дискуссии дал приехавший в Константинополь папский легат Павел Смирнский, заявивший, что желает узнать непосредственно «из первых рук» о новейших богословских течениях в Восточной церкви. Неожиданно его поддержал сам василевс, заявивший, что хотя и поставил свою подпись под актами Собора 1351 г., но на нем не присутствовал, а потому трудно понимает причину разногласий Григоры и Паламы. Диспут носил публичный характер, и ему придавалось очень большое значение. Свидетельством тому — присутствие на диспуте непосредственно царя со всем семейством, множества высших сановников, клириков и богословов [717].
Однако Григоре пришлось испытать горькое разочарование
