Но в обмен на эти дары, в обмен на эти декларации золотой дождь должностей и привилегий сыпался на каноников, аббатов, епископов.
Вначале Людовик XVI пытался обойтись без злоупотреблений. Все короли начинают с этого. Так, Людовик XIV пытался экономить с помощью Кольбера, Людовик XV — с помощью Флёри, Людовик XVI — с помощью Тюрго. Но является некая Ля Вальер, для которой строят Версаль, некая дю Барри, у которой было право пользоваться казной без ограничений, некий господин де Калонн, сказавший некой королеве: «Если есть возможность, это уже сделано. Если возможности нет, будет сделано». Прекрасная острота, но она недешево стоила. Тридцать миллионов человеческих созданий вынуждены были страдать, дабы министр заслужил улыбку королевы.
Дворянство пользовалось любой возможностью вытянуть из короля деньги. Крещение, свадьба, уход в монастырь. Имелась Красная Книга, в которой говорилось о знаменитом железном шкафе со слов Гамена, обучавшего Людовика XVI слесарному ремеслу. Красная Книга изобличает одновременно мадам де Полиньяк и Мирабо. Король записывал в Красную Книгу расходы, в частности, данный министру чек на получение денег в казне. Но мало было получить чек, министр должен был еще найти эти деньги. Господин де Куаньи, которому хотели снизить жалованье, устроил королю однажды сцену по этому поводу.
И король счел, что он прав.
— Он чуть было меня не побил.
И тем не менее несчастный народ возлагал такие надежды на восшествие на престол Людовика XVI.
В те времена изготовлялись табакерки из шагреневой кожи с медальонами короля и королевы. Их называли утешением в горе (chagrin означает по-французски и шагреневую кожу, и горе. — Примеч. пер.).
А на пьедестале статуи Генриха IV выгравировали: resurrexit.
Но правда также и то, что на стенах Реймского собора кто-то написал красными буквами: «Коронован 11-го — Казнен 12-го».
Сама королева, укрывшаяся, было, в Трианоне, королева, которую поначалу и не слишком замечали, принялась изо всех сил обращать на себя внимание. Придумывала неслыханные моды, невероятные прически. У нее был свой министр-парикмахер — господин Леонар и свой министр моды — мадемуазель Бертен. Получить аудиенцию при дворе можно было лишь в прическе от Леонара и в костюме от мадемуазель Бертен. Поэтому Леонар с трудом успевал причесать всех. Госпоже графине Пире было назначено на девять часов. Леонар заставил ее прождать до десяти. Когда парикмахер появился, он застал ее в слезах.
— Что с вами, госпожа графиня?
— То, что я пропала. Мне назначено на девять часов, а сейчас уже десять.
— Вы скажете королеве, что это я заставил вас ждать, и она вас извинит.
Но королева даже и слушать не стала извинений графини.
— А, вот и вы! — сказала она. — Уверена, что этот чудак Леонар заставил вас ждать. С ним никогда по-другому не бывает.
Тогда весьма охотно упражнялись в карикатурах на эти гигантские прически в виде ежей, гор, садов и лесов. Сражаясь с курицей в своем птичнике, дамы носили целые фрегаты в волосах.
Однажды после родов королева вынуждена была отрезать волосы, и отныне при дворе носили лишь детские прически.
Мадемуазель Бертен, не менее влиятельная и не менее бесстыдная, чем Леонар, сказала однажды:
— Во время моей последней работы с королевой мы порешили, что уэссанские чепчики начнут носить не раньше чем через неделю.
Острота нанесла ущерб не столько Леонару, сколько самой королеве. Поскольку касалась первого принца крови.
Герцог Шартрский сыграл не последнюю роль в победе при Уэссане. Королева это знала, но пустила слух, что якобы он бежал, то была ложь.
Решено было, что победе при Уэссане будет специально посвящена молитва Te Deum. Однако накануне королева сообщила королю, что беременна, и Te Deum был спет во славу ее беременности.
Но молитва не принесла счастья ребенку, который впоследствии станет герцогиней Ангулемской.
Всем этим борьба не ограничилась.
Однажды, когда герцог Шартрский присутствовал в Опере на представлении «Эрмелинды», актер спел свои четыре строчки:
Отважный юный вони, обязаны мы вам
Сим благом, так примите
Венец лавровый, он по праву
Венчает победителя чело,—
обращаясь непосредственно к герцогу Шартрскому и протягивая ему лавровый венок.
Тогда один из приверженцев королевы ответил на овацию следующим куплетом:
Отплывши в море бурное, Ясон
Искал руно златое.
Нашел единственное, для тебя же
Готова дюжина здесь в Опере.
Отсюда вражда между герцогом Шартрским и Марией-Антуанеттой, превратившаяся в смертельную ненависть. Она началась с песенок, а закончилась гильотиной.
Клевета продолжала давать свои плоды. На балу в Опере через год герцогу показалось, что он узнал даму под маской.
— Ушедшая краса, — сказал он вполголоса.
— Как и ваша слава, — громко ответила маска.
Но и королеве вскоре предстоит узнать, что такое клевета и как нелегко ее опровергнуть. Разразился скандал с ожерельем.
Половина Франции считала королеву сообщницей в похищении.
Можете себе вообразить? Супруга короля Франции, наследница императоров — и вдруг сообщница мадам де ля Мотт, барышни Оливы и господина Бозира — авантюристки, публичной девки и жандарма!
Свидетельство тому, что мнение народа полностью переменилось.
На смену популярности пришло охлаждение, на смену охлаждению — недоверие, на смену недоверию — нечто, напоминающее ненависть.
Говорили, будто у королевы есть свой австрийский совет, свой комитет.
И будто бы в этом совете у нее спросили, слышала ли она жалобы парижан.
— Я слышу только кваканье лягушек, — ответила она.
— В любом случае надо было спросить у короля, — говорил народ.
Народ, некогда повсюду встречавший ее аплодисментами, образовавший в Ратуше, по словам маршала де Бриссака, кортеж из двухсот тысяч влюбленных, теперь, вместо возгласов одобрения, издавал возгласы предостережения.
А от предостережения до угрозы — один шаг.
Был некий министр по имени Сен-Жермен, коллега Тюрго. В его ведении находился военный департамент, и ему захотелось ввести в армии немецкую дисциплину, новую муштру и телесные наказания.
Что вызвало недовольство.
Однажды Мария-Антуанетта присутствовала на представлении комедии «Любовник-ворчун».
— Этот Сен-Жермен, — говорил в спектакле любовник про своего слугу, — плут, и надобно его прогнать.
При этих словах вся публика обратилась в сторону королевы и разразилась аплодисментами.
Как мы понимаем, имелся в виду вовсе не слуга, а министр.
Французский театр поставил по королевскому приказу «Гофолию».
Король с королевой присутствовали на премьере.
Первосвященник говорит мальчику-царю:
Они тебе внушат, что соблюдать закон —
Долг черни, а не тех, кто властвовать рожден;
(аплодисменты)
Что прихоть царская и есть источник права;
(аплодисменты)
Что волен государь всем жертвовать для славы;
(аплодисменты)
Что труд и нищета — удел людей простых;
Что надлежит пасти жезлом железным их;
Что, не гнетя народ, познаешь гнет народа.
Так, становясь во лжи бесстыдной год от года,
Твой нрав, что прежде был столь чист, они растлят
И к истине в тебе презрение вселят —
(аплодисменты)
Мол, прав лишь ты один всегда в большом и в малом.
Мудрейший из владык — и тот, увы, внимал им!
Здесь реакция была столь сильной и, кроме того, столь длительной, что продолжать спектакль оказалось невозможным.
Наконец, в 1787 году, когда господин де Калонн объявил о своем годовом дефиците в сто пятьдесят миллионов, ее, полагая, что она сыграла в этом дефиците свою роль, так и прозвали мадам Дефицит, как назовут позднее мадам Veto.
