Аррасе в апреле 1917 года. Хотя с разрушением обороны там дело обстояло намного лучше и первоначальные успехи были намного больше, земля была так изрыта снарядами, что не получилось быстро подтянуть орудия вперед и немцы успели заткнуть брешь. Англичане так и не осознали, что время артобстрелов полезно было бы сократить, чтобы обеспечить внезапность, и жесткое соблюдение порядка ведения огня в итоге не позволило закрепить достигнутые результаты
{1609}. Мессинская битва принесла новые технические улучшения — в частности, успешный подрыв 19 минных галерей под германскими позициями и не менее успешное применение ползучего огненного вала, — но тем не менее британские потери все равно превысили германские на 2 тысячи человек. Короткий массированный артобстрел перед танковой атакой при Камбре стал еще одним шагом в правильном направлении, но, как это часто бывало, англичанам не хватило резервов, чтобы противостоять германской контратаке.
На этом фоне германская армия выглядела образцом оперативного и тактического мастерства. Михаэль Гейер считает проведенную Людендорфом в 1916 году реорганизацию германской армии поворотным моментом, воплотившим в жизнь вызванные Первой мировой изменения в военном деле. По его мнению, именно тогда на смену “испытанному методу иерархического контроля человека над человеком пришла функциональная организация силы” {1610}. Если англичане просто встраивали новое оружие в остававшиеся неизменными концепции и по-прежнему считали главным фактором живую силу, то немцы выстраивали новую тактику вокруг новых технологий {1611}.
Классический список германских достижений включает в себя разработку “глубоко эшелонированной обороны” (фактически эта концепция была заимствована из захваченного французского военного документа) {1612}, разработка полковником Георгом Брухмюллером ползучего огненного вала и ураганных обстрелов {1613} и создание специально подготовленных, мобильных и хорошо вооруженных штурмовых групп (Stosstrupps), в задачи которых входил прорыв обороны противника. Наиболее активно они использовались весной 1918 года, но появились уже в августе 1915-го {1614}.
Послевоенных британских аналитиков — таких как Г. Ч. Уинн — более всего впечатляла глубоко эшелонированная оборона. Фактически немцы заменили большую, ведущую огонь фронтально линию мелкими группами, которые вели обстрел атакующих с флангов {1615}. Передовая линия (основная цель для огня вражеской артиллерии) была ослаблена, но за ней начиналась зона сплошной обороны. Фактически передовая состояла из рассредоточенных аванпостов и пулеметных гнезд, а основные силы сберегались для контратаки. В 1917 году такой подход позволял успешно отражать наступления союзников {1616}. Союзники взяли его на вооружение только в начале 1918 года и, вероятно, так до конца и не освоили. Аналогичный принцип — только применительно к атакам — лежал в основе тактики штурмовых групп. В этом случае упор также делался на действия мелких подразделений, мобильных и гибких.
Эти тактические достижения Германии были порождены особой военной культурой. По мнению Дюпюи, германская военная элита “открыла секрет институционализации военного мастерства” {1617}. Мартин Сэмюелс также писал о специфически германской философии боя, признававшей его хаотическую сущность {1618}. Он полагал, что это влияет на развитие командных структур. Немцы предпочитали “директивное командование” (directive command), которое было ориентировано на выполнение задач и подразумевало гибкость на всех уровнях и децентрализованное принятие решений, в то время как англичане были сторонниками “ограничительного контроля”, целенаправленно отбивавшего инициативу {1619}. Из этого также вытекали различия в подготовке. Германская “теория хаоса” требовала высокой подготовленности, которая помогала бойцу приспосабливаться к обстоятельствам. Британский подход требовал только повиновения вышестоящим. Более того, германский офицер, начав службу, не прекращал учиться — офицерский корпус уважал заслуги и не терпел в своих рядах никчемных членов {1620}. О том же самом писал и Гудмундссон в своей работе о тактике штурмовых подразделений, опиравшейся (по его словам) на “способность офицерского корпуса к самообразованию” {1621}.
Перед войной критики прусского милитаризма часто утверждали, что он вбивает в солдат Kadavergehorsamkeit, “мертвецкую покорность”. Лорд Нортклифф даже довольно глупо хвастался, что у британских солдат лучше с чувством инициативы, чем у германских, благодаря британским традициям индивидуализма и командного спорта. Это утверждение крайне далеко от истины. На деле именно для британской армии с ее непрофессионализмом были характерны излишняя жесткость командной структуры и культура бездумного повиновения на уровне солдат. Когда враг выводил из строя офицеров и сержантов, это повиновение превращалось в бездумную инерцию (“Не нравится наша воронка? Если у тебя есть другая, переползай туда” [45]). Напротив, немцы подталкивали своих солдат проявлять на поле боя инициативу, признавая (вслед за Клаузевицем), что всевозможные “сбои” и плохая связь легко могут сделать бесполезным самый подробный оперативный план.
Защитники британского подхода часто подчеркивают, что “Великобритания выиграла войну” (или находилась на победившей стороне). По этой же причине большинство специалистов по германской истории неприязненно относятся к словам Фридриха Эберта, будущего первого президента Веймарской республики, о том, что германская армия была непобедима на поле боя {1622}. Однако приведенные выше факты объясняют, почему столь многие в Германии в это поверили.
Как же в таком случае объяснить германское поражение 1918 года? Пэдди Гриффит предлагал лестный для Англии ответ на этот вопрос, утверждая, что Британские экспедиционные силы победили, потому что в итоге научились лучше воевать. К 1918 году англичане, наконец, поняли, как надо применять танки, авиацию, бронеавтомобили, кавалерию и — самое главное — как координировать действия пехоты и артиллерии. Пехота также освоила новую тактику — продвижение мелкими группами ромбом или вслед за танками — и мобильные огневые средства (ручные гранаты, минометы Стокса, винтовочные гранаты и пулеметы Льюиса) {1623}.
Артиллерия также многому научилась. В итоге командование осознало, что для успеха атаки ее нужно поддерживать ползучим огневым валом. Активнее стали применяться данные воздушного наблюдения, топографической съемки и разведки. Минометы стали использоваться для прорыва проволочных заграждений. Стали применять заградительный пулеметный огонь. Тщательно разработанные системы огня позволяли лучше использовать все имеющееся вооружение. Научились лучше концентрировать огонь артиллерии {1624}. К тому же генералы все-таки признали важность контрбатарейного огня и полезность дымовых снарядов для защиты пехоты. Сострел орудий, их тщательное размещение, топографическая съемка, оптическая и звуковая разведка теперь позволяли вести точный артогонь без пристрелки, которая предупреждала противника о скорой атаке. Важнее всего, что длинные неточные обстрелы сменились ураганным огнем по всей полосе обороны. Командование наконец поняло, что главная задача артиллерии — не уничтожать вражескую оборону, а нейтрализовать ее и вражеские орудия на время, достаточное для того, чтобы пехота успела продвинуться вперед. Это не только минимизировало физическое разрушение рельефа, но и возвращало британским атакам элемент неожиданности, ранее полностью
