население рассредоточено, так что конфликты из-за угодий возникали редко. Одно из наиболее очевидных свидетельств мы находим в дипломе Людовика Благочестивого от 822 г. в пользу Анианского аббатства. Передавая монахам некий лес в Магелонском округе, король оговаривает, что и граф, и жители города Агда могут пользоваться лесами и пастбищами, согласно старому обычаю [2470]. Сходным образом, подтверждая привилегии испанских переселенцев, Карл Лысый оговаривает, что, в соответствии с древним обычаем и своими потребностями, они могут устраивать пастбища, рубить лес и проводить воду; достойно упоминания, что земля, о которой идет речь, принадлежала фиску [2471]. На древний обычай, разрешающий им безвозмездно собирать в лесу дерево и известь, сооружать печи и плоты, ссылались в 1180 г. жители замка Meounes (север Тулою) [2472]. Показателен уже сам факт судебного спора, в котором одной из сторон выступали "люди замка". Чаще, однако, право на безвозмездное пользование лесами, пустошами и другими угодьями представлено как пожалование со стороны сеньора [2473]; как бы ни трактовать такие сообщения, заслуживает внимания хотя бы то обстоятельство, что это право признается не за отдельными людьми, а за жителями целых вилл, образующих, таким образом, некую общность.
Отмечу также упоминания в документах XI–XII вв. общих пастбищ и стоячих вод, где выпаривали соль [2474], общих земель [2475], водоемов [2476], лесов [2477]. "Публичными" были в первую очередь, естественно, необрабатываемые земли [2478]. По-своему информативны также формулы типа: villa (или mansus) cum suis egressibus et regressibus, cum aquis aquarumve decursibus [2479]. Регулирование доступа к полю, пастбищу, водопою и т. д. издревле было важной функцией общин, свидетельством чему и учение римских юристов о земельных сервитутах [2480]. Важно отметить, что наряду с частными "выходами" существовали общие [2481].
По мнению П. Боннасси, регулирование водных потоков, включая строительство и поддержание ирригационных каналов, и тесно связанное с этими работами возведение мельниц очень часто было делом именно сельских общин [2482]. Приводимые им данные вполне убедительны, но наиболее очевидные из них касаются южной Каталонии. Применительно к Руссильону, хуже, но все же совсем неплохо обеспеченному актовым материалом, такие сведения отсутствуют, что показала в специальном и очень качественном исследовании С. Коканас [2483]. Каталонский материал убеждает в том, что сельские общины существовали в это время не только в горных местностях, где на протяжении всего раннего, отчасти и высокого средневековья, сохранялись архаические традиции доиндоевропейского, по преимуществу, населения. Известен целый ряд хартий, данных сельским общинам каталонской равнины в подтверждение их разнообразных вольностей [2484]. Впрочем, речь в них идет о районах, освоенных в ходе реконкисты и живущих в пограничном режиме. К северу от Пиренеев военно-колонизационный фактор был выражен заметно слабее.
Начиная с XII–XIII столетий, сведения об общине более часты, разнообразны и определенны. Именно в это время, для обозначения общности городских, а затем и сельских жителей, в источниках появляются слова universitas и communia [2485], пришедшие из церковного мира — так называли общины монахов и каноников [2486]. (Кстати, поэтому существует опасность принять "общую землю" клириков за общинную [2487]). С этого времени учащаются и упоминания об обычаях конкретной виллы или целой местности, касающиеся разных вопросов, но прежде всего мер веса, объема, длины, о чем речь шла в предыдущей главе, а также размера повинностей и порядка их взимания [2488]. Повинности все чаще характеризуются как "обычные" [2489], а термины usaticum [2490] и consuetudines [2491] становятся обозначениями самих повинностей. С конца XI в. появляются упоминания о "дурных обычаях" [2492]. К этому вопросу, как и к более общей проблеме унификации повинностей, возложенных на жителей определенной местности, чаще всего (и вполне правомерно) подходят с точки зрения истории самого института и нивелирования социальных различий внутри крестьянства [2493]. Но очевидно, что этот процесс первоначально затронул сравнительно небольшие общности крестьян, ограниченные, как правило, рамками одного поселения, и поэтому служил одним из действенных средств социальной консолидации односельчан.
Привлечение данных, относящихся к этой эпохе, для характеристики раннесредневековой общины, безусловно, чревато антиисторизмом, поскольку в период зрелого феодализма сельская жизнь развивалась под воздействием факторов, которые в раннее средневековье отсутствовали или были выражены слабо: общий рост и концентрация населения, интенсификация производства, сокращение фонда неосвоенных земель, оформление юрисдикционной сеньории, попытки сеньоров повысить норму эксплуатации и т. д. Вместе с тем некоторые основания для регрессивной экстраполяции данных XII и следующих столетий все же есть. Во-первых, как уже говорилось, в период развитого феодализма резко возрастает не только объем, но и разнообразие источников, что позволяет взглянуть на изучаемое явление под недоступным ранее углом зрения. Во-вторых, поскольку общественные явления имеют наилучшие шансы получить отображение в источниках в кульминационные моменты своей истории, анализ сведений о южнофранцузской общине в период обретения ею признания со стороны общества как юридического лица (XII–XIV вв.) имеет определенное значение для всей истории общины.
Большинство городских статутов этого времени, как Прованса, так и Лангедока, предусматривает в том или ином объеме принудительный выпас. Как правило, он был разрешен на всех частновладельческих землях, кроме огороженных садов и виноградников, разумеется, после уборки урожая [2494]. Из-за рельефных и почвенных особенностей полей (напомню, что они были небольшими, компактными и находились в собственности какой-то одной семьи; кроме того, зерновые здесь часто перемежались с огородными и садовыми культурами) принудительный севооборот отсутствовал, однако община иногда регулировала сроки сельскохозяйственных работ, в том числе сбора винограда [2495], — не только для обеспечения равных возможностей землевладельцев при продаже урожая, но и для реализации их совместных прав на занятые под виноградники земли [2496]. В источниках этого времени нередки сведения об "обычаях замка", разрешающих, например, жителям округи собирать в лесу хворост, но запрещающих им бесконтрольный вывоз сена [2497], о разграничении лугов и пустошей между соседними общинами [2498].
В документах позднего средневековья и начала нового времени, со ссылками на старые обычаи, говорится о регулировании унавоживания частновладельческих полей общинным стадом и чужими стадами, перегоняемыми с равнин в горы, о запрещении индивидуального выпаса (впрочем это не было повсеместным явлением), о рубке леса и сборе желудей, о назначении "хранителей земли", призванных следить за соблюдением этих и других порядков [2499]. Известно также, что, по крайней мере, с XIV в. общины контролировали, из санитарных, противопожарных и иных соображений, деятельность мясников, хлебопеков, кожевников, выставляли работников для ремонта мостов и т. д. [2500]
