сам характер работ, необходимых при перегонном скотоводстве, и размеры господских стад, достигавших иногда тысяч голов, делают маловероятным привлечение с этой целью крестьян-держателей.
Здесь, вероятно, и спрятан ключ к проблеме южнофранцузского домена. Специфика его отражения в источниках определяется, конечно, не только особенностями этих источников, но и особенностями самого домена, по всей видимости, ориентированного в первую очередь на скотоводство. Использование в таком хозяйстве барщины зависимых крестьян-земледельцев было затруднено; оправдано предположить, что велось оно в основном людьми, не имеющими собственного хозяйства, будь то рабы, наемные работники или послушники. Все это обрекало южнофранцузский домен на слабое, косвенное или случайное отражение в существовавшей до XII–XIII вв. документации. С одной стороны, сделки, касающиеся движимого имущества, в том числе живности, почти не фиксировались, разве что в завещаниях. С другой стороны, непосредственные производители фигурируют в документах этого времени (и грамотах, и описях) главным образом в силу своего участия в поземельных отношениях. Отношения феодала с не имеющими своей земли рабами или с наемными работниками могли получить ясное отражение в источниках либо при каких-то особых обстоятельствах, например, в случае отпуска раба на волю, либо в тот момент, когда эти люди превращались в держателей. Так возникает заколдованный круг, выйти из которого удается только с появлением в XII–XIII и следующих столетиях документации нового типа [2418].
В это время домен играл в экономике региона довольно заметную, но необычную роль. Помимо сравнительно небольших поликультурных хозяйств, рассчитанных на удовлетворение личных потребностей феодала, существовали действительно крупные господские хозяйства, тесно связанные с рынком и специализирующиеся по преимуществу на скотоводстве, а также соляном, горном и других промыслах [2419]. В основном использовался уже труд наемных работников, барщина же была незначительной (обычно в пределах 4, изредка 10 дней в году) и имела тенденцию к превращению в тот же феодальный найм [2420]. Было бы, конечно, некорректно распространять эти данные на раннее средневековье; однако они, по крайней мере, не противоречат данным, почерпнутым из раннесредневековых источников.
В расчет следует принять также результаты новейших исследований об античной экономике. Сегодня преобладает мнение, что в эпоху Домината рабовладельческое хозяйство классического типа велось, по большей части, отнюдь не на пахотных землях. Похоже, что кооперированный труд рабов (а также батраков и барщинников) применялся в основном в наиболее трудоемких отраслях: в виноградарстве, садоводстве, а также в скотоводстве [2421]. Речь идет, с одной стороны, о горных местностях, с другой — о районах, ориентированных на экспорт какой-то одной культуры, например вина или масла. Развитие рабовладельческого хозяйства сдерживалось также устойчивостью мелкой собственности. Средиземноморская Франция удовлетворяет всем этим трем условиям.
Крупные рабовладельческие виллы не определяли сельский ландшафт Нарбонской Галлии даже в период расцвета Империи и уже в первые столетия средневековья были серьезно потеснены мелкими хозяйствами зависимых земледельцев. Вместе с тем, в это время домениальное хозяйство играло вполне реальную роль, оценить которую по достоинству мешают пробелы в источниках: по большей части, они позволяют увидеть только следы некогда полнокровного хозяйственного организма. В каролингскую эпоху домен продолжал сдавать позиции и сохранял прежнее значение только в скотоводстве и в соляном промысле. С XI и особенно с XII в. наблюдается тенденция к восстановлению домена, главным образом в тех же отраслях, в меньшей мере в земледелии, прежде всего в виноградарстве. Как и в предыдущие столетия, функционирование домениального хозяйства не зависело сколь-нибудь серьезно от барщины. Налицо ярко выраженная стабильность социально-экономического облика домена, заданная, в первую очередь, устойчивостью природно-хозяйственных условий.
3. Община
К числу важнейших для феодализма форм организации производства относится община. Современная историческая наука постепенно освобождается от упрощенного взгляда на средневековую общину лишь как на, своего рода, обмылок первобытности и укрепляется в понимании того, что, развиваясь вместе с феодальным строем, община являлась одним из основных конституирующих его элементов. Тысячекратно доказанный этнографией и теперь уже мало у кого вызывающий сомнение факт бесклассового, коллективистского характера "предыстории" человечества освобождает медиевистов от необходимости тратить большую часть усилий на то, чтобы угадывать в средневековых общинных распорядках черты архаичной общественной организации, возводить их непосредственно к этой организации и искать ее носителей, пришедших прямо из первобытного прошлого. Логическое единство общинных институтов феодализма и первичной формации не обязательно предполагает их генетическую преемственность; с другой стороны, уяснение ее исторических истоков само по себе еще не объясняет, как она функционировала и развивалась в рамках феодального строя.
Для Средиземноморской Франции, как и для других областей Южной Европы, проблема становления средневековой общины стоит особенно остро, поскольку феодализм сложился здесь в результате трансформации античного общества, при сравнительно слабом участии социально-экономического материала первобытнообщинного строя. Считать носителями общинности крайне малочисленных здесь германцев не приходится, тем более, что есть серьезные основания сомневаться в непрерывном существовании германской общины в эпоху Великого переселения народов [2422]. Общинные порядки должны были, правда, в какой-то мере сохраниться у аборигенов Прованса и Лангедока, особенно в слабо освоенных римлянами горных областях; однако сведений об этом практически нет, и можно только предположить, что тысячелетнее соседство лигуров, кельтов и иберов с античной цивилизацией воздействовало на эта порядки угнетающе. Еще менее оправдано считать хранителями "общинного духа" римлян; во всяком случае, в эпоху Империи римская гражданская община переродилась так сильно, что можно говорить о сохранности лишь отдельных ее элементов [2423]. Иными словами, нити, связующие средневековую южнофранцузскую общину с первобытностью, слишком слабы, чтобы говорить о континуитете.
Применительно к изучаемому региону, наиболее важными свидетельствами сохранения общины в эпоху классической античности являются встречающиеся изредка в надписях упоминания о жителях пагов и виков, предпринимающих совместные действия. Такова надпись, происходящая из района Арля, сделанная жителями пага Лукрета в честь некоего Квинта Корнелия Зосимы, добившегося для них каких-то благ от Антонина Пия [2424]. Другое посвящение — квестору из Вьенны, назначенному тресвиром в области Воконтиев, — объявляется делом рук vicani из района Бюи и Ниона [2425]. В этой же связи следует упомянуть дары в пользу пага со стороны магистратов [2426]. Дополнительные сведения дает топонимика. Так, в начале IX в. в округе Арля существовало поселение villa Campo Publico [2427].
О том, насколько неблагоприятны для возрождения общины были социально-экономические тенденции поздней античности и первых столетий средневековья, свидетельствует возобладавшая в это время рассредоточенная форма сельского поселения.
