Сен-Жерменского аббатства мы опирались лишь на ту часть описи, где специально говорится о господском мансе, мы узнали бы немногим больше того, что такой маис существует. Львиная доля сведений о домене, имеющихся в полиптике и позволяющих оценить его размеры, хозяйственный облик, способы эксплуатации и т. д., содержится в той части описи, которая посвящена непосредственно держаниям. Таким образом, о домене Сен-Жерменского аббатства, как и о домене других вотчин каролингского времени, мы судим главным образом по отработочным повинностям держателей.
Описания самого домена на Севере редки и встречаются преимущественно в немецких полиптиках, например, в Фульдском [2368]. Здесь описываются господские леса и солеварни, перечисляется челядь, живущая при барском дворе. Более многочисленны сведения о таких хозяйствах в итальянских полиптиках. Примером может служить полиптик монастыря св. Юлии в Брешии. Домениальное хозяйство занимало в вотчине этого монастыря очень важное место. Судя по полиптику, доходы с него примерно в три раза превышали доходы от оброчных поступлений [2369]. Домен обрабатывался, в первую очередь, при помощи барщины, однако велико было значение и труда людей, занятых исключительно в господском хозяйстве, — пребендариев, как называет их источник. По подсчетам Дж. Луццатто, они составляли около 17% населения вотчины [2370]. Поскольку, в отличие от держателей, пребендарии работали только на господской земле, их участие в эксплуатации домена было несомненно более значительным, чем их доля в населении вотчины.
Эти и аналогичные им данные [2371] свидетельствуют о том, что хотя барщина играла очень важную роль в обработке домениальных земель итальянских вотчин, она не была (по крайней мере, повсеместно) единственным и безраздельно господствующим способом их эксплуатации. Понимание этого избавит нас от ошибочного представления, которое может сложиться при знакомстве с некоторыми другими итальянскими полиптиками, например, Боббио [2372]. Достаточно подробное описание домена сопровождается здесь характеристикой держаний с указанием отработочных повинностей крестьян. При этом ни слова о рабах или холопах. Если мы откажемся от наивного отношения к полиптику как к открытой книге, где ясно обозначено все, что исследователю захочется узнать о структуре вотчины, это полное молчание о людях с господского двора, противоречащее сообщениям источников других видов, не может не настораживать. По-видимому, прав был Л.М. Гартманн, полагавший, что холопы в поместьях Боббио имелись, но не были упомянуты в этих описях [2373]. Это умолчание объясняется, наверное, тем, что в отношениях между вотчинником и его холопами редко возникали вопросы, которые имело бы смысл оговорить в полиптике. Власть вотчинника над холопом была столь очевидна, принадлежность холопа к господскому хозяйству столь неоспорима, что при описании домена холопов можно было не упоминать. Поэтому в тех случаях, когда политики (будь то итальянские, французские или немецкие) все-таки сообщают о холопах, эти сообщения гораздо менее конкретны, чем сообщения о держателях; в частности, холопов обычно не называют по имени.
Итак, отсутствие барщины нельзя расценивать как безусловное свидетельство отсутствия самого домена. В раннее средневековье этот факт, скорее, служит указанием на то, что домен в данной вотчине не связан с системой зависимых держаний. С этих позиций следует, вероятно, подходить и к данным Марсельского полиптика. Оправдано предположить, что домен в аббатстве Сен-Виктор все же существовал, но его функционирование обеспечивалось иными, нежели барщина, экономическими средствами.
Поскольку речь идет о монастырской вотчине, следует напомнить, что определенное значение имел труд самих монахов, нашедший отражение в монастырских уставах VI в. [2374] В каролингский период участие монахов в сельскохозяйственных работах было уже, скорее, исключением, чем правилом: в это время обязанности монахов носили по преимуществу церковный характер. Тем не менее, из жития Бенедикта Анианского следует, что даже после обзаведения обычными сеньориальными владениями, монахи основанной им обители не гнушались физического труда, причем не только в самом монастыре (что было, как будто, обычным делом), но и за его пределами: убирали урожай, пасли скот, заготавливали лес [2375]. В какой мере эти патриархальные порядки сохранялись в дальнейшем, сказать трудно. Похоже, что начальный период истории практически любого аббатства был ознаменован личным участием монахов в основных сельскохозяйственных работах, чему есть совершенно определенные свидетельства и в грамотах [2376]. Однако рано или поздно физический труд вытеснялся и заменялся надзором за ходом жатвы, сбором и учетом податей и т. д. Работы в садах, огородах, виноградниках, как и выпас скота, считались более совместимыми с монашеским званием. Особая статья — монастырские "кельи", т. е. крошечные обители, в которых проживало всего по несколько иноков. Не будучи даже приоратами, они подчинялись поставленному над ними аббатству не только юридически, но и экономически и нередко составляли основу его географически рассредоточенной сеньории — в первую очередь как пункты сбора повинностей, но иногда и как собственно хозяйственные единицы. Реальный статус монахов этих обителей был принижен, что выражалось, в частности, в выполнении сельских работ, не исключая пахотных [2377]. Называя вещи своими именами, головной монастырь их просто-напросто эксплуатировал, и нещадно. В связи с этим уместно вспомнить о послушниках и конверсах, выполнявших наиболее тяжелые работы, что характерно как для бенедиктинских, так и для "новых" монастырей, особенно цистерцианских.
И в церковных, и в светских вотчинах на протяжении всего раннего средневековья использовали также труд рабов или наемных работников. Сохранение в этот период рабовладельческого уклада считается доказанным [2378] и подтверждается самыми разными текстами, в том числе Вестготской правдой, о которой историки Южной Галлии часто забывают. Что же касается наемных работников, можно сослаться на данные ряда агиографических сочинений местного происхождения [2379]. Но нельзя не признать, что домен докаролингского и раннекаролингского времени отражен в источниках довольно бледно и не производит впечатление основы вотчинной экономики. Даже в столь раннем памятнике, как проповеди Цезария, на первом плане оказываются рабы, обладающие известной долей хозяйственной самостоятельности [2380]. Составленное в 739 г. завещание Аббона (полнота которого не вызывает сомнений), рисует картину, во многих отношениях сходную с той, что мы находим в Марсельском полиптике: много рабов, в том числе беглых и отпускаемых на волю, но сам домен невелик, и преобладают оброчные платежи [2381].
Дальнейшую судьбу домена можно изучать почти исключительно на актовом материале, поэтому начать следует вновь с источниковедческих соображений.
Прямые упоминания о домене в грамотах редки, но это свойственно не только южнофранцузским, но и любым раннесредневековым грамотам. Причина в том, что отчуждение господского манса означало свертывание всего вотчинного хозяйства, по крайней мере, в какой-то части вотчины, представляющей собой цельный организм, а
