но вряд ли надолго. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов тот бесспорный факт, что значительная часть распашек нови и иных способов освоения пустующих земель происходила в рамках уже существовавших хозяйств, едва ли не всегда включавших необрабатываемые участки. Проблема в том, что, в силу своей обыденности, эта форма колонизации, не сопровождавшаяся перемещением населения на большие расстояния и основанием новых деревень, оставила мало следов в документации [2354].
Возникшая таким образом мелкая собственность была неустойчивой и поглощалась крупной в результате дарений и захватов. В дальнейшем, помимо постепенного вовлечения мелких собственников в орбиту сеньориального землевладения, установление зависимости происходило также в результате приобретения вотчинником публично-правовой власти над определенной территорией. В ряде случаев объектом пожалований были пустующие земли, которые вотчинник затем заселял, но чаще государство передавало ему известную долю власти над уже обжитой территорией, реально — доходы публично-правового происхождения с находящихся на ней свободных людей.
В постепенной сеньориализации платежей и повинностей государственного происхождения нет ничего оригинального: сходные явления имели место и в других частях франкского государства. Своеобразие изучаемого региона заключалось в том, что отчуждение таких доходов, причитавшихся казне, а затем и частным лицам, с той или иной "виллы", по крайней мере, до XI в. сочеталось с наличием на ее территории мелкой собственности. Не принимая этого в расчет и обнаружив в картулярии, наряду с грамотой, оформляющей дарение виллы (кстати, их подозрительно много), пару грамот, исходящих из этой виллы, по которым церковь получала в ней несколько небольших участков, мы, скорее всего, заключим, что даритель виллы, вопреки своему заявлению, передает церкви не целую деревню, а лишь часть ее, и что помимо него в этой деревне есть и другие собственники. Такие случаи, наверняка, имели место, но этого объяснения недостаточно, чтобы ответить на вопрос, почему такие траденты никогда не уточняют, что же им, на самом деле, принадлежит в той или иной вилле. П. Боннасси, располагая не только картуляриями, но и архивными собраниями подлинных документов, выявил целые комплексы грамот, происходящих из уже подаренных деревень и оформляющих как дарения в пользу церкви, так и сделки между жителями этих деревень. Кроме того, он нашел странные, на первый взгляд, документы, в которых говорится о дарении целой виллы наряду с дарением внутри ее нескольких парцелл земли. Все это позволило ему сделать вывод о том, что во втором случае происходило отчуждение самой земли, тогда как в первом речь шла об отчуждении неких публичных прав на данную территорию [2355]. Этому как нельзя лучше соответствует тот факт, что объектом отчуждения зачастую является не вся вилла, а какая-то арифметическая ее часть: половина, треть и т. д. Таким образом, частота сделок, объектом которых являются целые виллы или их части, а не отдельные держания и участки, не может рассматриваться как аргумент против распространенности мелкой собственности. С другой стороны, даже в том случае, когда можно считать доказанным, что субъектом сделки выступал крестьянин, его социально-экономический статус остается под вопросом, поскольку повинности, которые он нес в пользу казны, на деле уже могли быть переданы тому или другому феодалу и превратиться тем самым в сеньориальные платежи и службы.
Преобладание поземельной и судебно-административной зависимости и заимочное происхождение многих держаний обусловили то обстоятельство, что зависимые крестьяне пользовались очень широкими имущественными правами на свою землю, в частности, могли ее продавать. Поэтому массовое отчуждение земли мелкими сельскими хозяевами, само по себе, еще не означает массового распространения мелкой собственности. Разумеется, среди контрагентов мелких поземельных сделок были и крестьяне-собственники, но определить их долю в населении региона не представляется возможным. Фиксация в грамотах именно поземельных сделок предопределила тот факт, что их участники предстают перед нами как лица, правомочные отчуждать свое имущество, — и только. Велик соблазн упростить ситуацию и квалифицировать их как собственников. Но ведь нельзя исключать того, что многие из них были зависимыми держателями, несущими повинности в пользу какого-то третьего лица, не упомянутого в этой грамоте, тем более что человек мог быть собственником одного участка и держателем другого. Словом, основываясь лишь на актовом материале, крестьянина-собственника не менее трудно отличить от крестьянина-держателя, чем от мелкого вотчинника. Наряду с высокой избирательностью южнофранцузских картуляриев, эта особенность наших источников ставит под вопрос целесообразность статистических подсчетов.
Подведем итоги.
Есть достаточные основания полагать, что мелкая собственность сосуществовала в регионе с крупной на протяжении всего раннего средневековья. Ее возникновение, по большей части, уходит корнями в римскую эпоху, отмеченную массовым испомещением ветеранов и (к сожалению, хуже известным) превращением автохтонного населения в граждан Империи. Не случайно, в IX и даже в X в. мелкая собственность обнаруживается как раз вблизи тех городов, существование которых было в наибольшей мере связано с римской колонизацией, например Арля и Нима, и напротив, в слабо романизированных альпийских районах. Определенную роль сыграли, вероятно, и германцы: вестготы в Руссильоне и Нарбонэ, бургунды в Альпах и Севеннах. И наконец, освоение пустующих земель в ходе реконкисты, а также "мирных" распашек нови, напрямую не связанных с изгнанием арабов.
Положение и судьбу слоя мелких собственников определяли два параллельно протекавших процесса: 1) вовлечение мелких собственников в сеньориальную зависимость; 2) распространение мелкой собственности в результате аграрной колонизации. На некоторых этапах второй процесс шел более интенсивно, чем первый, и тогда количество мелких собственников увеличилось. Такое увеличение имело место в начале каролингской эпохи, по крайней мере, в западных районах Септимании, затем в конце X в. на юго-востоке Прованса, в связи с реконкистой, а также в некоторых горных местностях. Однако возникшая таким образом крестьянская собственность была неустойчивой и недолговечной. С самого момента возникновения, и чем дальше, тем больше, она испытывала многообразное воздействие крупной собственности и в большинстве случаев рано или поздно поглощалась ею. В XI в., когда сеньоры сосредоточили в своих руках публично-правовую власть надо всем населением округи, живущим "в тени" их замков, этот процесс ускорился и приобрел всеобщий характер. Поначалу попадание крестьянина-собственника в судебно-административную зависимость от феодала не оказывало существенного влияния на правовой статус крестьянского землевладения, и земля такого крестьянина оставалась его собственностью. Но, поскольку право на землю было тесно связано с правом на живущих на ней людей, такая собственность в конце концов почти неизбежно становилась держанием.
2. Крупное и мелкое хозяйство
В доиндустриальных обществах эффективность, отчасти и сам характер
