В перечисленных функциях нет ничего несовместимого с хозяйственным строем предшествующего периода. Более того, сведения об общине эпохи зрелого феодализма, в целом, не противоречат приведенным выше данным (естественно, более фрагментарным) об общине раннего средневековья. Поэтому их допустимо трактовать как свидетельство устойчивости конкретных форм социальной организации сельских жителей и индикатор тенденций ее развития.
4. Рынок
Современная наука считает доказанным сохранение рынка как важного регулятора экономической жизни вплоть до конца существования Римской империи. Распространенные в литературе первой половины XX в. представления о почти тотальной натурализации сельского хозяйства, якобы, имевшей место в IV–V вв., и о глубоком кризисе, поразившем позднеантичный город, сегодня пересмотрены и, в целом, отвергнуты. Не ставя под сомнение факт нарастания кризисных тенденций, затронувших как городскую, так и сельскую экономику этой эпохи, современная историография делает акцент на их высокой жизнеспособности, особенно впечатляющей на фоне варварских вторжений и прогрессирующего упадка Римского государства. Практически полное единодушие существует также в оценке XI в. как новой страницы в истории западноевропейского города, ознаменованной ростом торговли, денежного обращения и ремесла. Гораздо меньше ясности в том, как трактовать промежуточный период. Прежде всего, когда именно заканчивается экономический спад, начавшийся в III в., и на какое, соответственно, время приходится начало роста собственно средневековой экономики? На этот счет есть очень разные мнения. Большинство современных исследователей полагает, что товарно-денежные отношения продолжали играть важную роль и в VI в. Перестройку экономики на не рыночной основе сегодня принято датировать более поздним временем, но если одни видят в ней результат глубинных процессов, происходящих в самой Западной Европе и относят уже к VII в., то другие связывают ее в первую очередь с арабским натиском VIII и даже IX–X вв. Дискуссионным остается и вопрос об экономической содержании каролингской эпохи. Были ли она временем подъема или стагнации, и если все-таки подъема, то какую роль играл в нем рынок? Один из аспектов этой проблемы носит сугубо теоретический характер: может ли экономический рост происходить на не рыночной основе? Далеко не всегда осмысленный участниками дискуссии, он имеет непосредственное отношение к другой важной проблеме — о предпосылках и пружинах экономического роста XI в., и прежде всего роста городской экономики. Эту проблему нельзя даже считать дискуссионной, поскольку она практически не обсуждается, во всяком случае на материале Средиземноморской Франции. Таким образом, спорной является не только хронология, но во многом и содержание анализируемых экономических процессов.
В который раз я вынужден начать с констатации, что интересующая меня проблематика разработана несколько поверхностно. Специфика данного случая заключается в относительно лучшей изученности раннего периода, по сравнению с каролингским и посткаролингским временем, хотя и ранний период таит в себе еще очень много загадок. В самом деле, нельзя сказать, что город V–VII вв. обделен вниманием историков, однако изучение его ведется совсем в другом русле, с упором на историю государственных институтов и церкви, и, уж конечно, вне какой бы то ни было связи с проблематикой генезиса феодализма. Для подавляющего большинства современных ученых, занимающихся этим периодом, он остается "поздней античностью" с неясными историческими перспективами. Что касается Средиземноморской Франции, наиболее важные исследования в данной области принадлежат покойному П.-А. Феврие [2501] и его ученикам, прежде всего Ж. Гюйону [2502], а в последние годы и ученикам последнего, в частности, не раз упоминавшемуся М. Аймансу. Историки этой формации ставят во главу угла воссоздание "христианской топографии" позднеантичного города, сведения об экономической жизни приводятся, скорее, мимоходом, хотя добросовестно и со знанием дела. В несколько ином ключе работают У. Клингширн и особенно С. Лозеби. Они также не рассматривают анализируемый материал как имеющий какое-либо отношение к проблеме становления феодализма, однако собранный ими материал существенно обогащает наши представления об экономической и социальной истории Арля и Марселя и непосредственно касается роли рынка. К сожалению, отсутствуют сопоставимые исследования по истории других городов региона, не исключая Нарбон и Ним.
Как бы ни были досадны лакуны в изучении истории города V–VII вв., по сравнению с пробелами, относящимися к VIII–XI вв., их можно считать незначительными. Недостаток интереса к истории каролингского и даже посткаролингского города (до XII–XIII вв.) является одним из самых загадочных парадоксов современной историографии региона. Конечно, разработке этой проблематики препятствуют вполне объективные трудности проведения раскопок в живущих полной жизнью городах, но главным тормозом, на мой взгляд, является ущербная историографическая традиция: во всяком случае, плотность застройки не помешала раскопкам античных памятников. Кроме того, от этой эпохи до нас дошли тысячи грамот, некоторые другие источники, в которых не так уж редко фигурируют горожане и внутригородские объекты, упоминаемые, правда, вскользь и без желанных деталей, но можно ли всерьез рассчитывать на большее? Между тем, большинство современных исследований, посвященных южнофранцузскому городу этого времени, оставляют впечатление, что кроме епископов, каноников и монахов, в крайнем случае — еще графов и виконтов, никто в них и не жил. Мне неизвестно ни одно специальное исследование, обобщающее разрозненные сведения о ремесленниках или купцах этого времени, равно как о торговле определенными товарами, о сравнительной роли денежного и натурального обмена, о соотношении денежной и продуктовой ренты и т. д. Литература вопроса состоит либо из общих очерков и установочных статей, либо из публикаций о раскопках отдельных зданий, находках кладов и т. д. Восполнение этого пробела потребовало бы солидной монографии, вероятно, не одной. Не претендуя на решение этой задачи, попытаюсь тем не менее выстроить известные мне факты в логической последовательности и на этой, поневоле ограниченной, основе сформулировать вывод о роли рыночной составляющей в экономическом развитии V–XI вв.
Своего рода эпиграфом к вопросу о роли рынка в позднеантичный период можно считать филиппику Сальвиана против тех, кто всегда чем-то недоволен: когда случается неурожай, они гневят Всевышнего, ропща на несправедливость; когда же урожай хорош, они жалуются на низкие цены [2503]. Десятки разнообразных фактов, запечатленных в его сочинениях, как и сочинениях его современников, убедительно свидетельствуют, что экономика и повседневная жизнь его времени еще в очень большой мере основывались на рыночных связях и денежном обращении [2504].
Согласно Авсонию, в Арль, названный им "маленьким галльским Римом", стекаются товары со всего мира, чтобы затем разойтись во все пределы Галлии и Аквитании [2505]. Похожую характеристику он дает Нарбону [2506]. Чуть позже, уже в начале V в. Сульпиций Север упоминает Нарбон как важный порт, связанный с самыми отдаленными городами Средиземноморья
