отношении идти преимущественно путем спасения, в самой высокой степени служить Всемогущему Царю, даровавшему нам венец, и подвергнуться Его человеколюбивому попечению» [620]. Конечно, под этими словами могли подписаться все без исключения Римские цари.
И не случайно иконоборческий Собор 754 г. титулует императора Константина V «тринадцатым апостолом» [621]. «Льву и Константину вечная память! Вы — мир Вселенной! Вы утверждаете Православие! Вы разрешили вопрос о неслиянном в домостроительстве Христовом! Вы утвердили догматы святых шести Вселенских Соборов! Вы уничтожили идолослужение!» — славословили епископы своих царей [622].
Когда же ересь иконоборчества была впервые опровергнута на VII Вселенском Соборе, славословия Отцов расцвели пышным цветом. «Державнейшие императоры! Славится глава Церкви, Христос Бог наш, так как хранимое руками Его сердце ваше произнесло доброе слово. Как головы ваши увенчиваются золотом и издающими блистательные лучи камнями, так и умы ваши украшены евангельским и отеческим учением. Как истинные питомцы и сподвижники тех, чье вещание распространилось по всей Вселенной (то есть апостолов. — А. В.), и как руководители всего вашего носящего Христово имя народа, вы увековечили слово истины и изобразили характер Православия и благочестия, воссияли для верующих, яко светильники, издающие на все стороны сияние. Вы, кротчайшие и мужественные императоры, не допустили, чтобы в ваши времена существовало такое заразительное и душевновредное заблуждение; но постарались уничтожить его благодатью живущего в вас Духа, чтобы как церковные дела, так и все подчиненные находились в добром порядке, и царство ваше управлялось мирно. В древнем Сионе царствовал Давид, а в этом бодрствуют, подобно Давиду, благочестивые императоры!» [623]
Сама Кафолическая Церковь, по одному образному выражению, становится государственным департаментом, которым управляет император. Он рассматривался византийцами как уполномоченный Богом в сфере, куда были включены как церковный, так и государственный порядок. В связи же с тем, что вопросы церковного управления чрезвычайно разнообразны, немыслимо дать полный обзор тех полномочий, которые реализовывали цари в этой сфере. Остановимся только на трех, пожалуй, наиболее важных аспектах.
В частности, цари предрешали и непосредственно определяли административно-территориальное деление Церкви. Они присваивали по своему усмотрению титул митрополии отдельным епископиям (12-е правило IV Вселенского Собора) [624]. Согласно 17-му правилу Халкидонского Собора, если царь устроит новый город и посредством правительственных распоряжений даст ему какие-либо преимущества, то этим правительственным распоряжениям должен следовать и порядок церковных епархий [625].
В комментариях на 17-е правило IV Вселенского Собора и на 38-й канон Трулльского Собора древний канонист писал буквально следующее: «Настоящее правило определяет, чтобы царской властью воздвигнутые города в церковном отношении были почитаемы так, как предпишет царское повеление, то есть имели достоинство епископии или митрополии (ибо церковное распределение должно следовать... царским повелениям). Настоящим правилом предоставлено царю вновь устроять епископии, а иные возводить в достоинство митрополии... по его усмотрению (выделено мной. — А. В.)» [626].
В целом ряде случаев, когда возникали дискуссии относительно того, какому патриарху подчинена та или иная территория, решение вопроса также передавалось на усмотрение самодержца. Например, когда на Соборе 879–880 гг. в очередной раз встал довольно сложный вопрос о Болгарии, были выслушаны представители Римского папы и Константинопольский патриарх — каждый из них имел собственные виды на церковное окормление Болгарии. И Собор постановил: «Это дело не подлежит ведению Собора... Это дело должно быть решено императорской властью» [627].
Дословно ответ восточных епископов римским легатам — поверенным папы Иоанна VIII (872–882) — звучал таким образом: «Можно надеяться, что благочестивый император по благословению Божию и по молитвам святейшего Фотия, силой оружия восстановит древние границы своего царства и приобретет власть над всей землей; когда же это случится, тогда император по своему усмотрению (выделено мной. — А. В.) определит границы патриархатов, так что между патриархами не будет возникать никаких споров, а будет царствовать мир, как в этом, так и в других отношениях» [628].
В ведении Византийского императора находились и другие вопросы церковной организации. Например, царь Констант II в 664 г. признал автокефалию Равеннского епископа и его независимость от Римской кафедры. До этого такое положение имели лишь епископы Медиолана и Аквилеи в силу исторических традиций, сформировавшихся также не без участия императоров [629].
А император Фока Узурпатор лишил статуса «Вселенский» Константинопольского патриарха и таким способом практически отменил те преимущества, которые были даны ранее столичному архиерею Вторым и Четвертым Вселенскими Соборами. Даже папа Адриан, не чувствующий, прямо сказать, особой необходимости искать расположения Византийского императора, нисколько не сомневался в том, что решение вопросов церковного устройства — исключительно царская прерогатива. И он пишет св. Ирине и Константину VI письмо, в котором просит тех вернуть Риму епархии, отданные Константинопольскому патриарху императором Львом III [630].
«С призванием Святые Троицы», как писал Вальсамон на 69-е правило Трулльского Собора, назначали и снимали патриархов [631]. Причем назначение издавна осуществлялось непосредственно императорскими указами. Последующая практика не отвергла этого порядка. Впрочем, следует заметить, что канонически установленного порядка выбора патриарха или его назначения Византия не знала. И не по причине «правового произвола императоров», а просто оставляя за Церковью свободу выбора того или иного апробированного способа в зависимости от ситуации. Так же обстояли дела и с порядком формирования Вселенских Соборов.
В этой связи неудивительно, что процедура часто варьировалась. Нередко прямое назначение патриарха царем заменялось выбором императором одного лица из трех кандидатур, предложенных Собором епископов. При этом зачастую василевсы сами указывали лиц, должных быть включенными в круг кандидатов. Но, конечно, это ничего не меняло по существу. Если избирался кандидат, неугодный императору, последний просто мог аннулировать соборное решение, что порой и происходило в действительности.
После формального назначения патриарха синодом император лично объявлял об избрании нового архиерея в присутствии высших гражданских и церковных чинов, используя старую формулу: «Божественная благодать и наше Величество, проистекающее из нее, возводит благоговейнейшего (имярек) быть патриархом Константинопольским». После 1261 г. формула несколько изменилась. Теперь император провозглашал следующие слова: «Святая Троица, властью данной Нам, возвышает быть тебя Епископом Константинополя, Нового Рима и Вселенским Патриархом». В XV в. формула и церемониал вновь претерпели изменения. Теперь все происходило в храме в присутствии императора, и его слово зачитывалось одним из высших должностных лиц Империи: «Наш великий и святой Государь и Священный Синод призывают твое Святейшество на верховный трон Патриарха Константинопольского». После этого император вручал патриарху крест, лиловую мантию и наперсный крест-мощевик как символы его власти [632].
Позиция царя всегда являлась решающей даже в тех случаях, когда имело место явное сопротивление епископов. Например, Константинопольский
